Геннадий Савичев - Только море

С тех пор на баке нашего корабля перестала звучать скрипка. Мы все будто что-то потеряли. И если по вечерам мы собирались на баке, то уже мало кто из нас смеялся, а тем более Чижиков.

Однажды боцман отозвал меня в сторону.

— Понимаете, какая вещь, — смущенно сказал он. — Я достал скрипку и хотел бы подарить ее Чижикову. Как вы думаете, удобно это?

Я опешил:

— Вы, скрипку?

— А что? — обиделся боцман. — Считаете меня бесчувственным?

Этот день был по-настоящему прекрасным. Мы снова сидели на баке и опушали удивительную музыку. Вместе со всеми сидел боцман Кныш.

— Степан Тимофеевич, — спросил я шепотом, — а как же это вдруг — броня, пушки, скрипка и вы?

— Одно другому не мешает, — ответил рассудительно боцман, сворачивая неизменную самокрутку, — и даже дополняет.

Разрешаю взять второй билет.

Капитан 2 ранга Борисов встал из-за стола, заложил руки за спину и с немым укором посмотрел на Зорина. То, что предложил преподаватель, было из ряда вон выходящим. Никогда и никому на экзаменах не разрешали брать второго билета, а вот Борисов разрешил. И Зорин понимал, что это был последний «спасательный буек», брошенный ему в критическую минуту вопреки правилам. Захотелось крикнуть: «Да, я знаю все, понимаете — знаю!..» Но он не крикнул, а нехотя взглянул на вопросы другого экзаменационного билета, увидел, что все они довольно простые, и, отводя взгляд от огорченного лица преподавателя, буркнул:

— Не могу ответить.

Через день, с защитным вещевым мешком за плечами, Юрий Зорин шагал к новому месту службы. В картонной папке среди аттестатов, медицинских справок и других служебных бумаг лежало предписание, в котором было отстукано на машинке: «Отчислен из училища за неуспе-ваемость».

Узкая, похожая на тропинку, дорога косо резала пустырь на две неровные половины. Весеннее солнце уже согревало стылый воздух, и кое-где на пустыре, будто пятна пролитой краски, зеленела веселая травка.

Зорин взошел на бугор и увидел море. В тот день оно было разных цветов. У берега, где желтели россыпи песка, море тоже было желтым. Далее оно наливалось зеленью, затем неприметно синело и у самого горизонта становилось совершенно синим, как новенький матросский воротник. Свежий ветерок гнал бестолковую рябь. Ошалелые от весеннего солнца и ветра чайки носились над водой, и их оживленный гомон долетал до Юрия.

Стало почему-то грустно. Юрий вспомнил, как еще мальчишкой всегда хотел быть моряком, вырезал из журналов морские картинки, мастерил модели фрегатов. Поступал в училище со сладостной мыслью: «Буду моряком- офицером». И вот теперь все полетело к черту. Не захотел.

Сам не пожелал, провалил себя на экзаменах. Не таким все рисовалось в прошлом, как оказывалось на самом деле.

Помнится, видел на улице моряков в красивой, нарядной форме и думал: «Да, это мое призвание». Воображал себя на капитанском мостике в тужурке с золотыми позументами. Ходил только на «морские» фильмы. Выискивал на экране жадным взглядом строгие силуэты кораблей и старался понять значение ярких флагов на реях ажурных мачт. Грезил девятым валом. Бороться — не в этом ли высшее счастье? Да, он смело выйдет навстречу девятому валу и победит.

А когда поступил в училище, побывал на кораблях, увидел другое. Непостижимая чистота корабельных палуб, которая так удивляла в кино, достигалась монотонным однообразием, незаметным трудом. Ничего, казалось, яркого и особенного. Обычные будни: подъем, приборка, занятия, снова приборка, тренировка… И так изо дня в день, из года в год. Не все офицеры и не сразу попадают на ходовой мостик. Многие служат в тесных артиллерийских башнях или в еще более тесных центральных постах, где нет ни иллюминаторов, ни даже дверей, их заменяют круглые люки. Можно месяцами, находясь в походах, не видеть берега, но в то же время и не видеть по-настоящему моря. Сидеть на боевом посту, как в мышеловке, за стальной броней и смотреть на шкалы приборов. Прийти в каюту, но там тоже нет ни единой щели — только слышно, как за бортом, будто в совершенно другом мире, плещутся волны. И флаги развеваются на мачтах лишь по праздникам, а их не так много в году.

Юрий не мог понять ради чего, собственно, стоило обрекать себя на добровольное заточение. Архитектор построит дом и будет знать, что это след, который он оставил в жизни. А какой след может оставить флотский офицер? Где его девятый вал? Можно ли по истечении определенного срока сказать: «Это создано моим трудом, моими руками? Я боролся и победил». Да, девятый вал на картине Айвазовского волнует, но он придуман воображением художника, а в действительной жизни его нет, и правильно он, Юрий, сделал, что ушел из военно-морского училища. Дослужит как-нибудь срочную службу на корабле, а после выберет другую профессию…

Перекинув вещевой мешок, Юрий споро зашагал под уклон, к бухте, где подле узких причалов суетились бар- казы и катера.

Зорин спрыгнул на катер и вскоре был на крейсере. Щеголеватый вахтенный офицер, с непередаваемым изяществом ответивший на приветствие, внимательно и довольно долго изучал документы. Затем поднял голову и спросил:

— Значит, бывший курсант?

— Да, бывший, — ответил Юрий, чувствуя, как слово «бывший» впервые неприятно резануло слух.

— Рассыльный! Проводите матроса Зорина к командиру боевой части связи, — приказал вахтенный офицер и сразу же занялся другими делами.

Итак, для Зорина началась новая жизнь. Шагая за расторопным рассыльным, он сбился со счета трапам и тамбурам. Наконец пришли. Юрий толкнул дверь и, шагнув через комингс, доложил высокому худощавому капитан-лейтенанту:

— Матрос Зорин прибыл для прохождения службы.

— Брагин, — ответил офицер и показал глазами на кресло: — Присаживайтесь.

Юрий увидел, как из-под рукава тужурки мелькнули ослепительно чистые манжеты с красивой запонкой и, почему-то испытывая неприязнь, подумал: «Белоручка, видно. Перед кем тут на корабле запонками красоваться?»

Брагин просмотрел документы, спросил:

— Трудно давалась учеба?

— Нет, — ответил Юрий, — не очень. Просто расхотелось стать офицером. — Он сделал упор на слове «офицером».

— Ну, что ж, — не повел даже бровью капитан-лейтенант, — не каждому дано быть офицером. — И, улыбнувшись, добавил — А у нас вы будете сигнальщиком. Дело это не сложное, но требует ловкости рук.

Позже, уже ворочаясь на матросской койке под самым подволоком невысокого кубрика, Зорин снова вспоминал свой первый разговор с командиром боевой части. Рядом на койках спали новые товарищи. Встретили они Зорина неплохо. Показали рундук, шкафчик, провели на сигнальный мостик и разъяспили обязанности по боевым расписаниям. Особенно старался раскосый, с черными волосами матрос («Узбек, наверное», — решил Юрий), по фамилии Юлдашев.