Рита Харьковская - …и дольше жизни длится… Книга первая

Под свитками мужчин угадывались очертания обрезов.

– Что ж ты за человек такой, зятек? – отец Лизаньки хмуро смотрел на Костю:

– Если бы не Ванька, так и не узнали бы о твоей беде. Мы же семья! Должны стоять друг за друга горой! А ты – все молчком, все особняком. А если бы убили тебя? На кого оставил бы мою дочь и внуков?

Костя вымученно усмехнулся:

– На Вас бы и оставил. Знаю, что не бросили бы. И потом – ведь не убили.

– Не убили и не убьют! И к хутору твоему не подойдут, и другому закажут! Расскажи, кто там был?

Костя поморщился:

– Не надо никого наказывать. Они пьяные были. Не ведали, что творили. Не стану я вам ничего рассказывать.

– А нам твоих рассказов и не нать! Давно знаем, кто на тебя зуб точит. Вот с ними и разберемся. Идемте, сынки, – отец Лизаньки вышел, хлопнув дверью сарая так, что та едва не слетела с петель.

Еще через два дня на хутор приехал врач.

Он осматривал ногу Кости, попутно рассказывая, какая буча недавно была в соседнем селе: аж милицию из города вызывали, слава Богу, без смертоубийства обошлось. Разошлись все полюбовно.

Удивлялся, как быстро срастается перелом у Кости.

Быстро, но неправильно.

Нужно ногу по новой «ломать», накладывать шину, и тогда все будет нормально. И не нагружать! Лежать минимум месяц!

Костя усмехнулся:

– Не могу я месяц лежать, доктор. И ногу по-новой ломать не хочу. Что будет, если оставить все, как есть?

– Останешься хромым на всю жизнь.

– Ну хромым – так хромым, – Костя провел доктора и перестал думать о неправильно срастающейся ноге.

Лизаньке никто не сообщил о том, что ее муж был на волосок от смерти. Не знали об этом и девочки. Костя и Ваня всем рассказывали одинаковую побасенку: папа упал с яблони и повредил ногу.

На следующую весну Костя снова хлопотал в саду и на пасеке. Бегать вокруг ульев и деревьев ненужно, а до пасеки на телеге добраться можно.

Больше незваные гости его не беспокоили. Урок, который им преподали отец и братья Лизы, был усвоен и запомнен надолго.

Когда Ване исполнилось пятнадцать, и он окончил сельскую восьмилетку, юноша захотел уехать с родного хутора.

– Отец, я хочу поступить в металлургический техникум в Запорожье. Я хочу варить сталь для страны! Мне очень нравится и наш дом, и наши сады, и наша пасека, но для себя я хочу другого пути.

Костя не возражал сыну.

Он помнил своего отца, своего деда, их глаза, загорающиеся огнем, когда они подходили в наковальне.

«Наверное, это в крови. Любовь к огню и металлу» – думал Костя:

– Следуй своему сердцу, сын. Оно не обманет.

Ваня уехал в Запорожье и стал учиться выбранной профессии.

Лизанька так и не оправилась после рождения дочери. Она с каждым годом становилась все тоньше, все эфемернее. Казалось, только Костина любовь и его цыганские «наговоренные» снадобья держат ее в этом мире.

Но у всего есть начало и есть конец.

Когда Надежде исполнилось тринадцать, ее мать просто не проснулась однажды утром.

Костя похоронил любовь всей своей жизни в степи под явором, где когда-то, много лет тому назад, сидел ночью у костра и думал о дальнейшей судьбе.

Семья Лизаньки, поначалу, воспротивилась такому решению: для упокоения православных есть погост, но, глядя на почерневшее, угрюмое лицо Кости, поняла – спорить бесполезно. Мужчина все равно поступит так, как решил.

Каждый вечер, возвращаясь домой с пасеки, Костя делал крюк, и подолгу сидел у могилы любимой жены.

Иногда он, расстелив в траве рядюжку, там же и ночевал.

Он понимал, что дома его ждут и волнуются дочери, но ничего не мог с собою поделать.

Ведь здесь, под этим деревом, было похоронено его сердце…

И без того малоразговорчивый Костя, стал настоящим бирюком.

Он отрастил окладистую бороду, добавив себе этим десяток лет.

Мало бывал на хуторе, проводя все дни в саду и на пасеке, приезжая только поужинать и смастерить новые ульи.

Подходил к дочерям, ставшим совсем взрослыми, гладил их по головам:

– Простите меня, девочки. Ничего не могу с собой поделать. Не отпускает меня Лизанька, зовет каждую ночь.

– Ничего, папа, – дочери смотрели в глаза отцу с любовью и жалостью: – Мы понимаем. Мы справимся.

И они действительно справлялись. И в доме, и в коровнике, и в огороде.

Костя снова уезжал в луга.

Подолгу разговаривал с Лизанькой, рассказывая ей о том, что, как ему казалось, не успел досказать при ее жизни. Вытянувшись в траве под явором, смотрел в черное южное ночное небо. И августовский звездопад плакал вместе с ним.

***

Ваня окончил техникум и уже год работал помощником мастера в доменном цеху металлургического комбината, когда на страну обрушилась страшная беда.

Беда, которую не ожидали простые люди.

Не ожидали и не были к ней готовы.

В Страну пришла Война.

Ваню призвали на фронт в первые дни Войны.

Он даже не успел заехать на хутор, чтобы попрощаться с родными, только написал письмо, в котором обещал отцу обязательно вернуться живым.

Костя демобилизации избежал из-за хромоты, становившееся год от года все сильнее.

Запорожье эвакуировало оборудование заводов и комбинатов.

Вблизи Токмака был расквартирован авиационный полк, где Шурочка познакомилась со своим первым мужем. Браки во время Войны заключались быстро, не требовали ни торжеств, ни раздумий. Молодые люди хотели успеть насладиться коротким временем любви, отсчитанным им Судьбой.

Муж Шурочки погиб во время боевого вылета осенью первого года Войны, оставив жену беременной. Шурочка вернулась на хутор к отцу.

Наденьку вывези под Запорожье на строительство оборонительных укреплений.

Костя пытался всеми силами этому воспрепятствовать, ведь девушке едва исполнилось шестнадцать.

Но рыли рвы и сооружали наблюдательные вышки такие же юные девушки, как и Надежда, да и сама она всеми силами рвалась хоть как-то помочь защитить родную землю.

Девушка выжила в страшном потопе, накрывшем город после взрыва дамбы Днепрогэса, и снова была отправлена рыть окопы, когда, в начале октября, в Запорожье вошли немцы.

Обозленные огромными потерями и яростным отпором, который дали войска и ополчение на подступах к Запорожью, захватчики лютовали сверх меры.

Людей хватали прямо на улице и отправляли в Германию.

Кого в трудовые, а кого и в концентрационные лагеря.

В одном из эшелонов, предназначенных для перевозки скота, двигавшегося на запад, испуганно жалась к дощатой стенке Наденька…

***

Долгие пят лет Костя не имел сведений о своей любимой младшей дочери.

Долгие пять лет сердце отца обивалось кровью от незнания: где она? Что с ней? Жива ли еще?

Летом сорок второго на хуторе Шурочка родила первенца, которому увидеть своего отца было суждено только на фото. Костя смотрел на первого внука, и его сердце сжималось от страха за судьбу мальчика. Весь запорожский край все еще был оккупирован, и конца войне было не видно.