Рита Харьковская - …и дольше жизни длится… Книга первая

– Ну и катись! Мне тебя возить некогда.

На следующее утро Шурочка, собрав сына, отправилась на хутор.

Ей повезло. В сторону села, расположенного совсем недалеко от хутора, ехал местный житель, и большую часть пути она проехала «с комфортом» на телеге.

До хутора женщина добралась во второй половине дня.

Сестры обнялись, немного поплакали. Посидели за столом.

Любопытная, как многие женщины, Шурочка, начала расспрашивать сестру: а как же там все было? В той Германии? В том плену?

Надежда нахмурилась, сжала губы:

– Я потом тебе расскажу.

– Когда «потом»? Меня муж из дома не выпускает, и так еле вырвалась, давай, выкладывай, как на духу.

– Нечего мне «выкладывать». Сказала потом – значит потом.

Пережившая оккупацию на отцовском хуторе, в относительной безопасности, Шурочка, не могла понять такой скрытности. Она недовольно хмыкнула:

– Значит, права моя свекровь. И ты, в том плену, занималась всяким, о чем даже сестре сказать стыдно.

Костя грохнул кулаком по столу:

– Закрой рот, дура! Иди, мальца укладывай и сама спать ложись. Завтра отвезу тебя обратно к мужу.

Утром Костя запряг жеребца в телегу, поставил две фляги отборного меда, загрузил несколько мешков яблок и груш. Всунул в руки Шурочки корзину с сотней яиц и направил коня в сторону Токмака.

Сваха разулыбалась, увидев щедрые гостинцы, стала зазывать Костю в дом, предлагая поесть и выпить, но он только отмахнулся:

– Некогда мне. Работы на хуторе много. Да и не любят пчелки запах водки, того и гляди – не узнают, искусают.

Муж Шурочки недовольно супил брови:

– Нагулялась? Нагостевалась? Снова к мужу приперла? Недолго тебя привечали в отцовском доме.

Свекровь шикнула на сынка:

– Заткнись! Цыган две фляги меду дал! Завета на базар продавать повезу. Знаешь, сколько сейчас медок стоит?

– А нам? Нам на зиму немного оставите? – подала голос Шурочка.

– Зачем тебе? Ты уже за столько лет «намедовалась», а в доме свежая копейка нужна, – съехидничала свекровь.

***

Прошла зима.

За ней, в трудах и заботах, пронеслась-помелькнула весна.

Лето отправилось следом за весною.

Костя и Надежда все так же продолжали жить вдвоем на хуторе.

Летом приезжал погостевать Иван.

В начале лета Шурочка родила дочь, Неонилу.

В честь кого назвали девочку? Откуда взялось такое необычное имя – мы не знаем…

Ваня и Наденька летними вечерами подолгу сидели во дворе под орехом.

Иногда обменивались парой слов, но чаще молчали.

Тем, кто на своих плечах вынес ад Войны, слова были не нужны. Они берегли недавно обретенный и такой хрупкий покой в душах друга.

Иногда к детям присаживался Костя и тогда они молчали втроем.

***

Весной 1947 года Костя, заминаясь и робея, сказал Наденьке, что у него есть для дочери новость:

– Наденька, сестра твоя «отрезанный ломоть», за последний год только дважды была на хуторе, да и то, думаю, свекровь за медом послала, а так бы и не приехала. Ты, даст Бог, скоро себе пару найдешь и замуж выйдешь. А на хуторе нужна хозяйка. Я хочу жениться. Что скажешь, доченька?

– Это хорошо, папа, это правильно. Только я здесь замуж не выйду. Думаешь, не знаю, как меня «немецкой овчаркой» называют? Какой уж тут «замуж». Я уехать хочу.

– Куда?

– К Ване. В Запорожье. Не знала, как тебе сказать. Как тебя одного оставить? На ком жениться хочешь?

– На Вере, Лизанькиной младшей сестре. Она в Войну овдовела, двоих деток сама поднимает. Мы уже с ней и сговорились.

– Дело хорошее. Только тебя, папа, не пугает, что Вера моложе тебя намного?

Костя усмехнулся: «Старый конь борозды не испортит».

«Старый конь не испортил борозды» дважды. Через год Вера подарила ему сына, Виктора, а еще через два года – дочь.

Малышку, по обоюдному согласию родителей нарекли Елизаветой. Лизой. Лизанькой.

Надежда не осталась на хуторе, но уехала она не в Запорожье, к брату, а совсем в другие края…

Надежда только закончила доить корову, процедила молоко в чистые кринки и отнесла его в погреб, когда услышала, что кто-то барабанит в ворота двора.

Наскоро сполоснув руки, девушка подошла к воротам, откинула щеколду, приоткрыла узкую щель, так, чтобы только увидеть – кого принесла нелегкая в такую рань.

У ее ног замер, настороженно подняв уши огромный лохматый пес, которого подарили отцу чуть больше полугода тому.

Пес рос, как на дрожжах, и, не смотря на юный возраст, вызывал страх и уважение у незваных гостей, оскаливая белоснежные клыки. Надежда чувствовала себя защищенной под охраной зверя неизвестной породы.

За забором стояли двое мужчин, одетые в черные кители.

Надежда вздрогнула, увидев военную форму, да и ее цвет не вызывал у нее никаких хороших воспоминаний.

– Чего надо? – спросила Надежда, даже не подумав поздороваться: – Сейчас отец вернется, если вам его нужно – ждите за воротами.

– Перепугалась, девушка? – один из мужчин усмехнулся, как-то нехорошо и фривольно: – Не нужен нам твой отец, да и ты больно не нужна. Нам бы меду купить. Мать на хутор к вам послала.

– Отца ждите, – Надежда накинула щеколду, взяла за загривок недовольно зарычавшего на чужаков, пса, и ушла в дом.

Костя приехал с пасеки через час.

Надежда уже подумала, что военные ушли, не дождавшись его, но ошиблась.

Отец вошел во двор вместе с гостями.

– Наденька, – Костя позвал дочь: – Собери по-быстрому на стол. Это Верочкиной соседки сын приехал на побывку. Служит на военном корабле в Городе Русских Моряков. И товарища привез с собой. Показать наши края.

Надежда пошла в погреб, взяла кринку парного молока, налила в миску еще жидкого майского меду, отрезала несколько ломтей испеченного накануне хлеба. Вышла во двор, где за столом под орехом уже расположились мужчины.

Поставила угощение на стол. Повернулась, чтобы уйти.

– Присядь с нами, дочка – Костя поймал за руку совсем уж собравшуюся уходить Надежду.

– Некогда мне, папа. В огороде дел много, – Надежда вытянула запястье из отцовской ладони. Так же молча, развернулась и ушла за дом, туда, где еще много лет тому назад разбила огородные гряды ее мать.

– Гонористая у тебя дочь, – послышался голос одного из гостей.

– Нет, она хорошая девушка. Просто все никак от той проклятой войны отойти не может.

– Мать говорила, что дочь твоя в плену была, – не унимался сын Верочкиной соседки.

– Была.

– Ну и что она про плен рассказывает?

– Тебе какое дело? – Костя поднялся из-за стола: – Допивай молоко. Сейчас меду принесу, матери привет передавай, и скажи, чтобы кринки вернула, а не забыла, как в прошлый раз.

Костя ушел в погреб.

– Вот ведь бирюки. Что отец, что доченька, – доносился голос соседского сынка.