Рита Харьковская - …и дольше жизни длится… Книга первая

Его товарищ, за все время гостевания, не проронил ни слова, разве что поздоровался, входя во двор, да попрощался, когда, взяв две кринки меда, покинул хутор.

В огороде Надежда подвязывала успевшие вымахать в человечий рост, помидорные кусты.

Где брал Костя семена для своего огорода? Какие слова тайные говорил им, высеивая на рассаду? Что обещал, высаживая сеянцы в огороде? О чем просил, увидев первые цветки и завязь?

Об этом он не рассказывал никому.

Только, что фрукты, что мед, что городина – все у него было самое-самое.

Совсем скоро нальются цветом и соком помидоры Бычье Сердце.

Совсем скоро сахаристостью, вкусом и сочностью они смогут поспорить со многими фруктами.

А пока… пока нужно обойти и осмотреть каждое растение. Кого надо – подвязать, кого надо – прищепить. Удалить "волчковые" отростки. Окучить и полить.

Костя стоял в начале огорода и смотрел на дочь.

Надежда совсем не похожа на мать, на Лизаньку. Она пошла в его породу: более крепкого телосложения, смуглолицая, с кудрявыми темно-каштановыми волосами. Вот только у кого дочь взяла эти глаза? Костя и сам не мог ответить.

Цвет глаз Надежды зависел и от времени года, и от того, утро или вечер были за окном, и от того, грустна или весела была девушка. Цвет глаз менялся от карего, почти черного, до темно-синего.

Иногда в глазах Надежды проблёскивали темно-фиолетовые искры.

Поэт или художник, сказал бы: глаза цвета озёрного омута.

На полдороги от хутора до пасеки, с давних давён было небольшое, заросшее ивняком, озерко. Вода в нем всегда была ледяной: попробуй, глотни – враз зубы заломит. Глубина неизведанная – достать до дна рукой не возможно было уже у берега. А цвет воды был один в один, как глаза у Наденьки.

Костя смотрел на гибкую фигурку дочери, все продолжавшую то нагибаться к земле, то выпрямляться, осматривая, ощупывая, изучая растения, и душа его плакала.

Уже прошло столько времени, как Наденька вернулась домой, а все никак не оттает, не отойдет от страшных лет плена. До сих пор ничего не рассказала ни ему, ни сестре.

Костя и не выпытывал. Есть вещи, о которых человек не то, что говорить – вспоминать не хочет.

Может и хорошо, что к брату перебраться задумала. Девушке уже двадцать четыре, давно пора замуж, детей рожать. А кто ее здесь, в селе, посватает? Да и в Токмаке, спасибо Шуриной свекрухе, вряд ли жених сыщется.

Так что пусть едет, если решила. Вера с ребятишками через месяц на хутор переберется, будет в доме хозяйка. Не пропадет старый цыган.

Костя грустно усмехнулся:

– Дочка, заканчивай работу. Уже солнце за полдень перевалило. Обедать пора.

Надежда распрямила натруженную спину:

– Иду, папа.

На следующий день, уже ближе к вечеру снова раздался стук в ворота. Пес навострил уши, рыкнул для острастки.

Надежда, накрывающая стол во дворе к ужину, недоуменно взглянула в сторону ворот.

– Накрывай, я сам гляну, кого там принесло на ночь глядя, – Костя поднялся со скамейки и, прихрамывая, направился к воротам.

Он не стал себя утруждать, рассматривая нежданного гостя в щель, как его дочь, накануне, а просто распахнул ворота, за которыми стоял, при "полном параде" друг соседского морячка.

– Здравствуй, моряк. Зачем пожаловал?– Костя не спешил ни приглашать, ни привечать гостя.

– Здравствуйте. Пришел познакомиться с Вами.

– Со мной? – Костя усмехнулся.

Казалось, что моряк смутился и даже заробел:

– С Вами… и с Вашей дочерью.

– Ну проходи. Поужинай с нами.

Надежда поставила на стол еще одну тарелку. Положила ложку и вилку. Сбегала в дом и принесла еще одну рюмку.

Вскоре на столе стоял казанок с молодой картошечкой в укропе, огромный полумисок огуречно-помидорного салата, шкварчала сковорода яичницы на сале, исходил паром запеченный судак. Янтарно переливался, мгновенно запотевший, графинчик с медовухой.

Ужин прошел в молчании.

Надежда, услышав перезвон колокольчика пастуха, встала из-за стола:

– Вы отдыхайте, а мне корову выдоить нужно, – сказала, обращаясь к отцу.

– До свидания, – гостю.

И ушла. Не одарив даже взглядом на прощание.

– Ты всегда такой молчун? – Костя с улыбкой смотрел на гостя.

– Нет! Что Вы! Просто сегодня не получилось развлечь беседой ни Вас, ни Вашу дочь.

– Это бывает. Я, когда Наденькину мать впервые увидел, тоже, как язык проглотил. Так что я тебя понимаю.

– Вашу дочь Надеждой зовут?

– Надеждой… А то ты и не знаешь? Не успели тебе сообщить да понарассказывать.

– Как зовут – знаю. Просто так спросил. Чтобы разговор начать. А про "понпрассказывать" – это Вы напрасно. Рассказывать могут многое, да вот только слушать я не стану. У меня своя голова на плечах есть!

– Это хорошо, что своя голова есть, – Костя доброжелательно смотрел на моряка: – Как зовут-то тебя, "головастый"?

– Александр.

– Мамка Шуркой зовет?

– Сашкой. Только нет ее уже. Умерла в сорок четвертом.

Костя и Саша еще долго сидели за столом.

Уже опустел графинчик с медовухой.

Уже Саша рассказал о себе хозяину хутора.

Рассказал почти все.

Да и рассказывать особо было не о чем: родился в Городе у Моря. Окончил школу. Поступил в мореходку. Началась Война. Всю войну прослужил на боевом корабле. И сейчас служит там же. Вот, приехал в отпуск с товарищем. Вчера пришел с ним же за медом… увидел Надежду…

Костя слушал, не перебивая, подперев голову кулаком.

Когда уже сгустились южные синие сумерки, взглянул в упор на Сашу:

– Ты иди, пока, морячок. До села еще пять километров пехом, а на дворе скоро ночь.

– А можно я Надю увижу? Попрощаюсь.

– Ты завтра приходи. Я с нею сам поговорю в начале. А завтра уже видно будет, стоит тебе с нею видеться или может не нужно.

Саша вздохнул, надел форменную фуражку, застегнул китель, попрощался с Костей, еще раз взглянул на темные окна дома и вышел на дорогу, ведущую в село.

Проводив гостя, Костя вошел в дом. Подошел к комнате Надежды:

– Ты не спишь, Наденька?

– Нет.

– Выйди во двор. Поговорить с тобой хочу.

– Заходи, папа, я еще не ложилась.

– Душно в доме. Идем, во дворе посидим.

Отец и дочь долго сидели в ночи под раскидистым орехом. Тихо о чем-то говорили. Что-то вспоминали. Иногда плакали.

В эту ночь Наденька рассказала отцу, как ей удалось выжить в плену, через какой ад довелось пройти юной девушке.

И просила, и умоляла его никогда не то, что не рассказывать об этом другим, но и ей не напоминать о страшных годах.

Костя обнимал свою дочь и мочил слезами ее густые кудри. Целовал ее в макушку:

– Никогда. Никому не скажу. И сам забуду. Обещаю.

***

Саша пришел на хутор в следующий вечер.

И в следующий.

И в следующий.

Вскоре Наденька перестала его избегать и дичиться, и уже Костя встречал вечером корову и отправлялся ее выдоить, чтобы дать возможность молодым людям побыть наедине и поговорить.