Андрей Воронов-Оренбургский - Фатум. Том пятый. В пасти Горгоны

Чокто, блеснув черными, как сырой агат, глазами, хотел было что-то сказать, но лекарь остановил его категоричным жестом.

– Молчи. Умные слушают стариков, дураки говорят. Не торопись, сын мой. Пока месяц не будет круглым, его нельзя назвать луной. Потерпи еще несколько дней, пока затянется рана. Нашим врагам не уйти далеко… Они идут пешком на Юг, и быстрые баты шехалисов нагонят их, как стрелы оленя. Они еще будут стоять у столба нашей прародительницы, прежде чем мы принесем их в жертву Матери Касатке.

Шаман замолчал, стараясь подобрать нужные слова. Он не любил торопиться, но и не хотел быть прерванным. Неожиданно он поднял свои выцветшие глаза на Чокто и участливо улыбнулся:

– Она с ними… Белая Птица еще войдет в твой дом и разделит ложе с сыном Касатки. Ведь ты не можешь забыть ее?

– Скорее я забуду как дышать,– вождь крепче сцепил пальцы.

Прошло несколько минут, во время которых знахарь набил трубку и, осветив ее дымом, протянул Чокто. За-тянувшись горьковатым кепик-кепик 6 6 Кепик-кепик – индейский суррогат табака из коры красной ивы. Был распространен на севере Западного побережья Америки. (Прим. автора). , вождь медленно начал:

– Этой ночью мне было видение: отец пришел и сказал мне: «Мстить за свою кровь – это всё равно что связывать гнилую тетиву. Ты должен бороться с белыми лицами потому, что они не правы с нами… и никогда не ставь свой тотем на их говорящей бумаге, как это сделали племена на севере». А еще он сказал, что лучше умереть от пули белого, чем от его сапога.

И снова в темной бараборе жреца наступило молчание. Теперь Цимшиан держал в руках резную трубку; затягиваясь глубоко пахучим дымом, он не спеша выпускал его сквозь сжатые темные губы, наслаждаясь и смакуя. Сосредоточенный взгляд его не отрывался от острого лепестка пламени запаленного жирника – каменной плошки, наполненной расплавленным тюленьим салом. В черных глазах его отражалось пламя, но Чокто казалось, что в них отражался и плеск прибрежной воды, хлопанье орлиных крыльев, рев гризли, нежное воркование диких скальных голубей и синий дымок родных стойбищ.

Шаман, проведя ссохшейся ладонью по своим длинным седым прядям, вновь затянулся и, пустив дым под потолок, оживил разговор:

– Хочешь, я скажу тебе печальную правду, которую мне поведали духи?.. Я не скажу тебе много, но мои слова будут горьки тебе, сынок, как отвар полыни или осиновой коры.

Чокто не ответил, откинувшись к стене, затянутой оленьими шкурами. В глазах его была упорная и тяжелая мысль. За дальним медвежьим пологом робко и редко перешептывались жены старика, трещал разгоревшийся фитиль, пуская к верхней вытяжке черную витую струю копоти. Знахарь поправил костяной палочкой огонь и неожиданно продолжил:

– Твое видение совпадает с моим. Не пройдет и два-дцать зим, как множество белых придут в нашу страну. Я слышу их поступь, она подобна далеким раскатам грома.

По спине Чокто пробежал холодок. Его широкие плечи передернулись. Глаза потемнели, а тонкие ноздри непроизвольно затрепетали от гнева.

– Успокойся,– жрец протянул ему заново набитую табаком трубку.– Твое ухо пока не услышит их шаг… Но как говорили отцы наших отцов: «Время не стоит на месте, и ты, хочешь того или нет, движешься вместе с ним… даже если это не приносит тебе счастья». Да, такое бывает. Мне понравились слова, сказанные твоим отцом. Ты знаешь, Две Луны был моим другом…

– Да,– кивая головой, согласился Чокто,– но сейчас меня интересует, что будет с моим народом. Среди волков олени не живут… Наши люди не смогут жить с белыми лицами.

– Если ты держишь кохуатль 7 7 Кохуатль – гремучая змея (индейск.) – Из Словаря-разговорника колошей, шехалисов.– «Русская Америка».– М.: Мысль, 1994. за хвост, разбей ей голову, пока она тебя не укусила.

– Я убью их всех.– Чокто угрюмо завернул в красный кожаный лоскут искуренную трубку и опять надолго замолчал.

В горах за стенами бараборы гулко грянуло грозовое небо. Одна из старух, нянчившая внука жреца и заснувшая сидя с ребенком на руках, проснулась и начала укачивать его, напевая тихим грудным голосом.

– А что скажешь делать с Водяной Крысой? – глаза вождя сузились, превратившись в два ножевых пореза.

Жрец не торопился с ответом, прислушиваясь к вечернему лаю и тявканью собак лагеря, настойчиво требовавших кормежки. Затем протянул руку и снял со стены сыромятный короб, увешанный речными камешками и птичьими перьями. Молча раскрыв его и предварительно прошамкав молитву, он вытащил из него какой-то предмет, завернутый в кунью шкуру, и так же молча протянул Чокто.

Когда пышный мех был снят, лицо воина напряглось, тень суеверного трепета залегла в наметившихся морщинах. В его руках лежал священный амулет Цимшиана —ожерелье из десяти человеческих пальцев.

– Ты видишь,– раздался надтреснутый голос старика,– они принадлежали белому торговцу с Юга, потомку тех, кто пришел в страну танаина и корзинщиков 8 8 Танаина, корзинщики – индейские племена Верхней Калифорнии. (Прим. автора). еще много зим назад… Я был тогда ребенком… и наш народ кочевал у реки Четырех Столбов. Этот торговец продавал нам железные ножи, голубой бисер и одеяла… Но вместе с этим он привез шехалисам и корявую болезнь, от которой воинов погибло больше, чем при битве за крылатую лодку белых… – с горькой ненавистью прошипел шаман.– Ты знаешь стариков, которые выжили… Кожа на их лицах точно обуглена порохом, много кривых и слепых… А сколько лучших девушек они забирали с собой…

Знахарь замолчал, принявшись чесать искусанную гнусом лодыжку. Крупные желтые зерна бус закачались на его впалой груди.

– Что же было потом? – Чокто придвинулся ближе, продолжая пристально рассматривать амулет. На одном из почерневших пальцев тускло поблескивало прошитое жилой массивное золотое кольцо.

– Потом мы убили этих белых с Юга, а я отрезал главному торговцу пальцы на обеих руках, чтобы в следующей жизни он не привозил шехалисам болезни…

– Мы проиграли бой потому, что Водяная Крыса предал нас! – дико и яростно вырвалось из груди Чокто. С мягкостью и быстротой рыси он спрыгнул с устланных тро-стниковыми циновками нар, подбежал к притухшему огнищу и бросил в хилое пламя охапку сухого валежника. Взлетел сноп искр, чуть позже вспыхнуло и затрещало яркое пламя, а по мрачным стенам бараборы запрыгали, заплясали рыжие и алые отсветы.

Сын Касатки вернулся на место и, тяжело дыша, долго и пытливо глядел в ярко освещенное лицо Цимшиана. Однако жрец оставался невозмутим, хотя и видел, как всё напряглось в этот миг в молодом вожде.

– Почему твой язык молчит? – Чокто нетерпеливо протянул шаману священное ожерелье.– Ты ведь всё знаешь, Цимшиан! Но лето быстрее сменяет весну, чем ты говоришь. Сколько тебе зим? Ты далеко не молод!