Джеймс Купер - Красный корсар

Корабль уже прошел последний узкий пролив Антильских островов [25] Антильские острова — группа Вест-Индских островов между Северной и Южной Америкой. (Прим. ред.) , и перед ним развернулся широкий океан. Все лица просветлели, с лица. Корсара также исчезла тревога, и он принял прежний беззаботный вид. Матросы, обнаруживавшие беспокойство и волнение в проливах, часто посещаемых крейсерами, теперь успокоились и веселились.

Совершенно другое чувство питала мистрис Уиллис: близость земли внушала ей надежду, что корабль зайдет в порт, и там их высадят; при виде необъятной шири океана и эта последняя надежда у нее пропала. Корсар, повидимому, тоже снял маску: вместо того, чтобы воспользоваться свежим ветерком, он распорядился убрать паруса и лечь в дрейф. В это время к нему подошла мистрис Уиллис, впервые после зародившихся у нее подозрений нарушая долгое молчание.

— Я все надеялась, что вы нас высадите на одном из островов. Нам совестно так долго лишать вас вашей каюты.

— Не беспокойтесь обо мне. Это беспокойство вполне вознаграждается удовольствием видеть вас, — ответил он уклончиво. — А это кто? А, Фид! Ну, как живете-можете?

— Прекрасно, ваша милость! Я постоянно говорю, что трудно найти лучшее судно…

— Вы, кажется, говорили, — перебила его мистрис Уиллис, — что вы познакомились с Уильдером двадцать четыре года тому назад?

— Я узнал его двадцать четыре года тому назад. Тогда он совсем не имел понятия о том, что значит знакомство, хотя впоследствии ему не раз приходилось вспоминать об этом знакомстве.

— Ну, вот расскажите нам об этом, — сказал Корсар.

— Я очень рано познакомился с морем, — начал Фид. — Мой отец определил меня на судно, когда я был восьмилетним мальчишкой…

— Восьмилетним!.. Ведь вы теперь начали рассказывать о себе? — перебила его мистрис Уиллис.

— Хотя, наверно, есть и более интересные темы для разговора, но из песни слова не выкинешь. Постараюсь, однако, быть кратким и исключить из моего рассказа и отца, и мать, и массу других подробностей, которыми обыкновенно рассказчики ни к селу, ни к городу пересыпают свою речь. Много пришлось мне испытать. Огибал я и мыс Горн, служил я и на войне, и получил столько отличий, что мог бы ими заполнить целый люк. Потом я встретился с Гвинеей — этим чернокожим, который, видите, возится у переднего паруса…

— Да, да, так, значит, вы встретили негра. Ну, а дальше? — перебил Корсар.

— Да, мы с ним встретились и познакомились. По чести могу сказать, что хотя его шкура не белее спины кита, но после Гарри не найдется во всем мире человека лучше, чем он. Хотя многие и чуждаются черного человека…

— Нет, нет, продолжайте только, — сказала мистрис Уиллис.

— Итак, мы с Гвинеей стали товарищами и приятелями. Лет через пять после этого, во время крушения у берегов западной Индии, Гвинея был у главной мачты, а я стоял возле него. Это было на «Прозерпине». Прекрасный был ходок. Мы наткнулись на контрабандистов, взяли судно, и часть команды была на него переправлена, чтобы доставить его в порт. Суденышко было скверное, поднялся ураган, и нам недолго пришлось бороться. Вот тогда то мы в первый раз подружились с Гвинеей. Наскоро удалось нам спустить шлюпку, собрать в нее все, что можно было захватить, и мы с ним вдвоем остались среди широкого океана. Но мы чуяли близость берега и неутомимо работали, стараясь всеми силами отдалить, насколько возможно, рейс на тот свет. Уже целый день и две долгих ночи плыли мы, терпя во всем недостаток и без отдыха работая, как вдруг на рассвете мы увидали корабль, если можно только было назвать так развалину, которая нам встретилась.

— И вы сейчас же полезли на палубу?

— Да, это не представляло никакого труда. И что же мы там увидели? — сказал Фид, принимая серьезный вид. — У меня до сих пор при одном воспоминании замирает сердце.

— Что же, вы застали экипаж в страшной нужде?

— Мы нашли прекрасный корабль в четыреста тонн, но в самом ужасном положении: он был наполнен водою и стоял неподвижно, как колокольня.

— Корабль был покинут?

— Да, сударь! На палубе была только собака; но вдруг мы услышали плач…

— Вы нашли ребенка?

— И его мать, сударыня! К счастью, вода не затопила их. Но отсутствие воздуха и пищи гибельно отразилось на них. Женщина была в агонии. Ребенку мы влили в горло несколько капель вина, и он ожил.

— А мать? Она умерла?

— Да, умерла. И не мудрено: она была при смерти, когда попала в наши руки… Увидев, что на корабле больше нечем воспользоваться и что он постепенно погружается, мы поспешили удалиться, И во-время: едва мы перебрались на наш баркас, как корабль пошел ко дну.

— А ребенок? Бедное покинутое дитя? — вскричала мистрис Уиллис.

— Мы его не оставили, а захватили с собою вместе с собакой. Но нам предстоял длинный путь, и, к сожалению, мы были вдали от мест, посещаемых кораблями. Положение было критическое. Мы держали совет — я и негр, так как третий член нашей семьи был малый ребенок. «Гвинея, — сказал я ему, — мы голодны, и надо пожертвовать ребенком, или псом. Съев ребенка, мы оскверним себя людоедством, если же мы употребим в пищу этого тощего пса, то поддержим на некоторое время свои силы и, может быть, спасем ребенка». Негр ответил: «Мне не надо пищи. Пусть ест малый ребенок». После этого нам долго пришлось голодать, тем более, что на нас лежала обязанность заботиться о ребенке.

— И вы кормили его, несмотря на то, что сами изнемогали от голода?

— Для утоления нашего аппетита оставалась собачья шкура, — пища, правда, не особенно изысканная, но нам нельзя было много заниматься едой: надо было работать веслами… Наконец, после долгих мытарств, мы пристали к острову. Силы наши окончательно истощились, и мы были легче соломинки. Можете себе представить, как мы накинулись на пищу!

— А ребенок?

— Он чувствовал себя совсем хорошо, и диэта, как объяснили нам впоследствии доктора, ничуть не отразилась на его здоровье.

— Удалось вам потом найти родных или друзей ребенка?

— Я могу вас успокоить: в нашем лице он имел самых преданных друзей. Других же розысков мы не могли производить, — ни карты, ни буссоли [26] Буссоль — компас. (Прим. ред.) для этого у нас не было. По его словам, имя его было Генри… Больше я ничего ни об его семье, ни об его отечестве не знаю, кроме того, что раз он говорил по-английски и был найден нами на английском корабле, то есть основание предполагать, что он англичанин.

— А не запомнили ли вы названия судна? — спросил Корсар, слушавший рассказ с большим вниманием.

— Должен сказать, что в Африке, откуда я родом, школы очень редки, и, кроме того, я не заметил, чтобы этот корабль сохранил свое название. Впрочем, вместе с другими предметами нам досталось одно медное ведро, на котором имелись знаки в виде надписи. Потом, в свободное время, я просил Гвинею показать мне свое искусство татуировки, и он запечатлел на моей руке при помощи пороха оставшуюся на ведре надпись. Вот, ваша милость, эта надпись; посмотрите, как она хорошо сохранилась.