Анатолий Вахов - Фонтаны на горизонте

Ханнаен на секунду скрылся в рубке и вышел оттуда со шнурком на голове, который схватывал волосы. Теперь они не мешали ему. В облике капитана было что-то древ-нее и дикое. Бромсет посмотрел на Ханнаена. Улыбка

шевельнула усы и бороду:

— Вы, Ханнаен, сейчас похожи на викинга. Ханнаену понравилось сравнение, но он все же заметил:

— Викинги приводили добычу в фиорды для родных, а мы таскаем китов в пустынные, забытые богом и людьми бухты.

Бромсет весело захохотал:

- В этих бухтах жизни больше, чем было в фиордах викингов!

Ханнаен не ответил. Он осторожно направил судно в бухту Моржовую. Моряки с любопытством ее осматривали. Здесь они были впервые. Высокие, пожалуй в километр, отвесные скалистые берега поросли темно-зеленым кедрачом.

Бухта далеко вдавалась в сушу. Все дышало суровостью, спокойствием Величественность природы подавляла моряков. Ханнаен дал в машину приказ уменьшить ход.

— Там, — Ханнаен протянул руку, — бухта образует два залива — Северный и Южный. В какой пойдем?

Бромсет не торопился отвечать. «Надо взглянуть на заливы. Какой лучше заткнуть «пробкой» и сколько для этого потребуется туш?» Перед моряками открылись сразу оба залива. Южный — тихий, спокойный, до него не доходят штормовые волны: вход в залив круто повернут от бухты. Бромсет пристально разглядывал в бинокль заливчик и в его глубине заметил речку. Как раз в это время на речку упал луч солнца из просвета туч, и она засверкала, заискрилась. Было видно, что речка сбегала с гор.

«Очень удобная для нереста рыбы», — определил Бромсет. и перед ним возникла картина: крупные лососи, один к одному, плотным серебристым строем идут в устье реки, но им преграждают путь мутные вонючие воды. Гниют китовые туши в устье реки, птицы усеяли горы расползающегося мяса, воздух тяжелый. Рыбины задыхаются в отравленной воде, жабры тщетно пытаются высосать из нее кислород, но его нет. И вот одна, за ней другая, третья... тысячная, миллионная... десятки миллионов рыбин всплывают вверх брюшками, а миллионы миллионов поворачивают назад, мечутся, подгоняемые самым сильным и таинственным законом жизни — инстинктом размножения, и, наконец, покидают бухту, уходят в поисках других бухт, рек... А эта река будет по-прежнему бежать в залив, серебристо-прозрачная, но пустынная. В ней не будет скатывающихся мальков, в нее больше никогда не поднимется рыба для нереста. Хрустальная вода будет лишь омывать кости, гору костей, которые останутся от «мягкой пробки», а затем их занесет ил, и все исчезнет...

— Юрт, Юрт, черт вас побери! — Ханнаен дернул гарпунера за рукав. — Оглохли вы, что ли? Застыли, как мороженая треска!

Гарпунер повернулся к Ханнаену, но взгляд его был еще задумчивый, отсутствующий. На какое-то мгновение ему стало не по себе от только что возникшей в воображении картины, и он жадно и быстро осмотрел бухту, услышал гул океана, облегченно повернулся и потом спросил капитана:

Что, Ханнаен?

Здесь будем ставить «пробку»?

Да! — рассердившись на себя, бросил Бромсет и с издевкой подумал: «Я, кажется, становлюсь сентиментальным». И еще резче приказал: — Тут речушка небольшая. На «пробку» двух туш хватит.

Оставив на плаву пару туш, Ханнаен с другой парой отправился в устье реки. Рискуя посадить судно на мель, он близко подвел к реке огромные туши и здесь умело завел их на отмель.

Туши возвышались из воды. Ханнаен удовлетворенно сказал:

На мертвый якорь поставлены. Через денек «пробка» начнет действовать.

А если ее смоет приливом? — Бромсет критически осматривал «пробку».

Едва ли, — Ханнаен указал на берег. — Видите, где плавник лежит. Значит, вода выше не поднимется.

Да, — согласился Бромсет. — Идемте в Северный залив...

Через полтора часа, поставив вторую «пробку», китобойное судно выходило из бухты Моржовой навстречу штормующему океану, который сейчас накатывал темно-синими с седыми гребнями волнами, гудел, точно в ярости пытался задержать китобоев, совершивших гнусное преступление против природы. Судно вышло в океан.

Бромсет смотрел на гряды наката которые двигались блестящей белой полосой, и молчал. Молчал и Ханнаен. Куда девалось то отличное настроение, которое у них было, когда они входили в бухту. Под смехом, шуткой Бромсет тогда прятал страх: не увидит ли кто их за черным делом? Сейчас же, свершив его, они бежали. У них было одно стремление — скорее и подальше уйти от места преступления. Ханнаен злился на Бромсета за то, что тот толкал его все время на дела, которыми он раньше не занимался, соблазнял деньгами.

«Когда уйдем из русских вод, на этом бросаю якорь,— давал себе клятву Ханнаен. — Больше такими делами заниматься не буду».

Гарпунер думал: «Сегодня я поставил двенадцатую «пробку». Другие суда — меньше, но все же получается колоссально! Умный тот парень, кто это придумал. Наверное, набил себе за эту штуку полный карман». Если бы год назад Юрту сказали, что он будет ставить «мягкие пробки» на пути нерестующих косяков рыбы, он бы того человека счел за сумасшедшего. Но сейчас это было делом его рук.

Бромсет не испытывал страха. После операции «Котик» он был уверен, что удача будет ему сопутствовать. Да и большевики, по его мнению, показали себя не очень зоркими. Гарпунер гордился, что ему так легко удается выполнять все поручения. Где-то в глубине шевельнулось беспокойство, но Юрт тотчас его прогнал. Он подумал о Захматовой. Это будет самое смешное, но в конечном успехе Бромсет не сомневался и самодовольно разглаживал усы и бороду. У него уже созрел план действий. Прошло то подавленное состояние., которое неизбежно приходило к нему после каждой установки «мягкой пробки». Он был полон энергии, жаждал действий и с удовольствием встретил шторм.

Ветер все громче выл в вантах. Волны, как бы озлобясь, врывались на палубу и, покружив, с шипением уползали назад. Видимость становилась все хуже. Воздух был наполнен мельчайшими брызгами. Дышать становилось все труднее.

Моряки чувствовали, как дрожит от напряжения, от борьбы с ветром и морем судно.

— Нажимный шторм[31]

Нажимный шторм — шторм, идущий к берегу, — прокричал Ханнаен. — Будем уходить в океан.

Бромсет согласно махнул рукой. Близость берега была опасной для судна, и «Вега-1», изменив курс, пошла прямо против ветра, против волн, в темно-серую бушующую мглу.

Не знал ни Ханнаен, ми Бромсет, что с той минуты, как «Вега-1» вошла в Южный залив, за ней наблюдала пара внимательных черных глаз. Они принадлежали низкорослому, тщедушному с виду человеку лет шестидесяти, с редкой бородкой и такими же усами на сморщенном, точно изжеванном, темно-коричневом от загара лице. В старой рваной меховой шапке, такой же куртке, подпоясанной патронташем, с сумкой за плечами и дряхленькой берданкой наперевес он пробирался среди каменного хаоса к вершинам сопок. Там, в гольцах, на тундровых пастбищах, где мирно уживаются рядом лишайники, кустарниковые березы и ивы, водится аргалии[32]