Анатолий Вахов - Фонтаны на горизонте

Нa мостик вышел Можура. Грауль требовательно сказал:

Надо идти! Кит!

Сейчас узнаю, будем ли мы здесь охотиться, — спокойно сказал Можура.

Он пристально следил за другими китобойцами. Те шли, не меняя курса.

Можура скрылся в радиорубке, а Грауль по трапу, соединяющему мостик с гарпунной площадкой, подбежал к пушке и стал снимать с нее чехол. Ему никто не помогал. Грауль приказал Сливе:

— Гарпун!

— Обождем команды капитана, — сказал боцман. Гарпунер стоял, нетерпеливо похлопывая ладонью по чехлу пушки. Лицо его стало серьезным. Он крикнул Курилову:

— Ви видит фонтаны?

Леонтий долго шарил взглядом по воде, прежде чем ему удалось увидеть фонтаны. Они были низкие и то исчезали, то возникали. Курилов взглянул на часы. Киты выпускали фонтаны через каждые десять—пятнадцать секунд. На всех судах моряки высыпали на палубу, облепили фальшборты.

Стадо кашалотов приближалось к флотилии, идя ей наперерез. Животные походили на огромные черные бревна. Некоторые из них начинали горбиться, затем, выбросив из воды широколопастный, похожий на гигантскую бабочку хвост, медленно и почти отвесно погружались в воду. На том месте, где они скрывались, появлялись водовороты. Кто-то из матросов крикнул:

— Смотрите, киты блины пекут.

С «Приморья» передали радиограмму Северова, предупреждающую, чтобы китобойцы не начинали охоту: флотилия шла в территориальных водах Японии. Слева по борту темнели Курильские острова. Выстрел из гарпунной пушки мог вызвать претензии со стороны японцев и явиться причиной многих неприятностей.

Матросы переговаривались:

— Название островов русское, а хозяева — японцы.

— Острова наши же были, русские открыли. Китобои долго и задумчиво смотрели на острые вер шины Курильских островов.

Стадо кашалотов осталось позади и скоро исчезло из виду. Моряки были разочарованы, что охота не состоялась. Леонтий еще долго сидел в бочке, но больше ничего не было видно. Грауль ушел в каюту, сильно хлопнув

дверью.

- Рассердился гарпунер, — сказал Курилов капитану.

Леонтий разделял настроение Грауля.

3

Олаф Нильсен был счастлив. О, как бы он хотел сейчас повидать своих друзей из Бергена и посмеяться над ними! Когда Олаф получил приглашение в советское консульство, он удивился: зачем понадобился большевикам он, простой китобой?

Олафу очень хотелось взглянуть на настоящих большевиков, и он пошел. Консул оказался вполне европейским человеком и очень вежливо с ним разговаривал, потом пригласил его выпить чашку кофе с ликером. После всего этого Нильсен согласился поехать на три года в Россию, на русскую китобойную флотилию, помощником гарпунера, потому что без помощника Харсен не хотел заключать договор. Консул обещал ему вполне приличную оплату.

Когда флотилия прибыла на Дальний Восток, старый Харсен почему-то ушел с китобойца перед самым началом промысла. Олаф тогда обеспокоился: поскольку нет гарпунера — не будет и охоты и русские отошлют его обратно в Норвегию. А все флотилии уже ушли за китами, и ему придется весь сезон болтаться безработным.

Но недаром в старом Бергене, в кабачке «Голубой кит», где Олаф перед своим отъездом в Россию распил бутылку рому с безработными китобоями, ему говорили, что большевики — странные люди и от них можно ожидать всего самого невероятного. Сущая правда. Теперь Нильсен это знает. Когда Харсен уехал, Олафа вызвал капитан. В каюте сидели и большевистский комиссар Степанов и капитан-директор флотилии. Хотя Олаф и не из трусливого десятка, но все-таки ему было немного не по себе. «Наверное, будут спрашивать о Харсене», — подумал он.

Однако русские о старом дураке и слова не сказали. Северов спросил:

— Вам, Нильсен, приходилось стрелять из гарпунной пушки?

Да…, редко! — кивнул Олаф, крутя в руках фуражку.

А китов вы убивали?

Да, заменил гарпунера, когда он не мог охотиться.

Тут в разговор вступил комиссар. Нильсен почему-то побаивался того великана. Но тот предложил нечто необыкновенное:

— Что вы скажете, если мы вас назначим гарпунером?

Возьметесь

— Меня — гарпунером? — Олаф был потрясен. Потом ему пришло в голову, что над ним смеются. Он отрицательно покачал головой.

— Чтобы быть гарпунером, надо иметь протекцию.

— Это мы знаем, — прервал Нильсена капитан-директор. — кроме того, надо быть принятым в Союз гарпунеров и съездить в Гонолулу.

— Ну да! — подтвердил удивленный Нильсен. «Откуда русские все знают?» — думал он. Ведь его убеждали, что русские никогда китобоями не были и ничего в этом деле не нанимают.

— Так вот. Нильсен. сказал Северов, — вы у нас будете гарпунером на «Фронте». В помощники себе выберете сами кого-нибудь из команды. Время для того, чтобы познакомиться с людьми. у вас есть.

— Но Союз? — воскликнул Нильсен. Он ведь меня не признает, а без Союза гарпунеров это очень опасно!

— Мы не просим вас нарушать правила Союза гарпунеров, — сказал Степанов. – Работайте так, как вы работали в прошлом сезоне. Если будут у вас хорошие результаты, мы дадим вам диплом, и вас примут в Союз.

После долгих и мучительных раздумий Нильсен согласился Обменявшись рукопожатием с капитаном и помполитом, он вышел из каюты.

Степанов сказал:

— Во всем мире, оказывается, всего только триста гарпунеров. По заграничным законам гарпунером может стать лишь тот. кто не менее десяти лет плавает на китобойцах. Прием в гарпунерскую корпорацию связан с различными препятствиями, и без разрешения Союза гарпунеров никто не имеет права встать за пушку. Вся работа гарпунеров держится в тайне, обставляется всякой чертовщиной. В общем, не китов бьют, а священнодействуют.

Нильсен нарушает правила Союза гарпунеров, но он станет нашим лучшим помощником.

Так Нильсен стал гарпунером. Впервые за двадцать лет работы на китобойцах он встал за пушку не как помощник гарпунера, а как самостоятельный охотник.

Правда, его тревожило то, что ни Андерсен, ни Грауль, с которыми он был знаком уже не первый год, даже не поздравили его. Но все это в конце концов мелочь. Да и гарпунеры еще ни разу не собирались все вместе.

Неожиданная радость всегда делает человека счастливым. Так произошло и с Нильсеном. Он стал меньше сутулиться, в глазах появился блеск. На губах часто играла улыбка. Теперь Нильсен не отсиживался бирюком в своей каюте, как это было до сих пор, а старался все время быть с моряками. Ему хотелось поговорить по душам с людьми, которые вдруг стали ему так близки, так дружески расположены к нему. Нет, никогда еще Олаф не чувствовал себя так хорошо. Это, пожалуй, самое яркое, самое праздничное событие в его жизни. Ну что он может вспомнить о китобоях, с которыми плавал до сих пор?