Кормак Маккарти - Пограничная трилогия: Кони, кони… За чертой. Содом и Гоморра, или Города окрестности сей

Джон-Грейди остановился у свежей могилы, где еще не было ни плиты, ни знака. Он стоял с непокрытой головой, держал шляпу в руке и вспоминал женщину, которая пятьдесят с лишним лет трудилась на его семью. Нянчила его мать, заботилась о неистовых братьях Грейди, приходившихся его матери дядьями, которые давным-давно покинули этот мир. Джон-Грейди называл ее бабулей, абуэлой. Он попрощался с ней по-испански, потом повернулся, подставив мокрое лицо ветру, и на мгновение застыл, вытянув руки вперед. Было трудно сказать, пытался ли он сохранить равновесие или пожелал благословить эту землю, а может, хотел как-то удержать весь этот мир, который стремительно уносится неведомо куда, не обращая никакого внимания на богатых и бедных, старых и молодых, мужчин и женщин. Мир, которому нет дела ни до живых, ни до мертвых.

На четвертый день пути Джон-Грейди переправился на коне через Пекос возле Айреана, штат Техас. На горизонте четко вырисовывались силуэты нефтяных качалок, выросших на поле Йейтса. Механические птицы равномерно поднимали и опускали клювы. Казалось, кто-то выковал их из железа, воссоздавая по преданиям облик первобытных птиц, которые водились в этих краях в те далекие времена, когда на западных равнинах разбивали свои вигвамы индейцы.

В тот же день Джон-Грейди увидел небольшое скопление индейских хижин. Они виднелись примерно в четверти мили к северу — жалкие лачуги из жердей, веток и шкур на бесплодной, дрожащей от ударов металлических клювов земле. Индейцы стояли и молча смотрели на всадника. Никто его не приветствовал ни словом, ни жестом, да и друг другу никто о нем не проронил ни слова. Его появление не вызвало у индейцев любопытства, словно они и так прекрасно знали о нем все, что им нужно. Они смотрели на него только потому, что он появился в поле зрения. И только потому, что вот-вот исчезнет.

Джон-Грейди ехал по красноватой пустыне, поднимая красную пыль, которая оседала на ногах коней — того, на котором он ехал, и того, которого вел. Дул западный ветер, и небо перед ним тоже покраснело. Водой и растительностью эти места небогаты, и стада почти не попадались, но под вечер Джон-Грейди увидел быка, который катался в красной пыли на фоне кроваво-красного заката, — точь-в-точь жертва ритуального заклания, бьющаяся в последних конвульсиях. Кроваво-красная пыль на него падала прямо с солнца. Джон-Грейди тронул каблуками коня и поехал дальше. Закатное солнце покрыло его лицо слоем меди, красный ветер с запада гулял по пустыне, на сухих ветках кустарника чирикали птички, а человек на коне и еще один конь, шедший следом, продолжали свой путь, и их длинные тени смыкались, образуя слитную тень словно какого-то единого загадочного существа. Которое бледнеет, вступая в темноту, в мир грядущего.

Когда из округа Гранта они перебрались дальше к югу, его брат Бойд был совсем ребенком, да и сам новый округ, только что сформированный и названный Идальго, был немногим старше. В покинутом краю остались лежать кости их сестры и кости бабушки по матери. Новые места были богаты и не освоены. Скачи хоть до самой Мексики, нигде в забор не уткнешься. Он возил с собой Бойда на передней луке седла и проговаривал для него названия деталей ландшафта, птиц и зверей сразу и по-испански, и по-английски. В их теперешнем доме мальчишки спали в комнатке рядом с кухней; ночами он иногда просыпался и лежа слушал, как дышит в темноте его брат, а временами принимался шепотом, едва слышно рассказывать спящему брату о том, какие у него для них обоих есть задумки и на завтра, и на всю дальнейшую жизнь.

В самый первый их год на новом месте однажды зимней ночью его разбудил вой, донесшийся со стороны невысоких гор, что к западу от дома. Он тогда сразу понял, что это волки, — спускаются на равнину, чтобы по свежему снежку погоняться при луне за антилопами. С доски, служившей изножьем кровати, он стянул брюки, взял рубашку и охотничью куртку, с изнанки подшитую пледом, достал из-под кровати сапоги и вышел в кухню. Встал рядом с плитой, от которой смутно веяло теплом, в темноте оделся, поднес к начинающему бледнеть окну один сапог, другой и, разобравшись, где правый, где левый, натянул их на ноги, потом выпрямился, подошел к двери черного хода, шагнул наружу и затворил за собою дверь.

Проходя мимо конюшни, услышал тихое ржание: лошади жаловались на холод. Под сапогами хрустел снег, дыхание в голубоватом свете курилось дымом. Целый час потом он, крадучись и пригибаясь, лез по сугробам, наметенным в сухом русле, где волки уже побывали: он видел это по следам на песке в лужицах русла и по следам на снегу.

Волки были уже на равнине, потому что, переходя галечную косу, вынесенную течением на юг, почти поперек долины, он видел место, где они прошли. Дальше полз на четвереньках, втянув кисти рук в рукава, чтобы не касаться снега, а когда достиг последних темных кустиков можжевельника, росших там, где местность от долины реки уходит вверх, к горам Анимас-Пикс, тихо замер, стараясь даже дышать беззвучно, потом медленно привстал и огляделся.

Да вот же они — бегают по равнине, гоняясь за антилопами; в вихрящемся снегу антилопы мелькают как призраки, петляют, кружат, в холодном лунном свете взметывая сухую белую пыль и бледные дымки дыхания, будто у них внутри горит огонь, а волки вертятся, выгибаются и прыгают в полном молчании, словно исчадия иного мира. Все вместе они смещались вдоль речной долины вниз по течению и вбок, уклоняясь от реки все дальше на равнину, пока не превратились в крошечные точки на мутной белизне, потом исчезли.

Он очень замерз. Все ждал. Нигде никакого движения. По собственному выдоху определил, откуда ветер, и, краем глаза наблюдая, как облачко выдоха густеет и растворяется, густеет и растворяется, долго сидел на холоде и ждал. Потом он их увидел, они появились вновь. Бегут с прискоками, выделывают коленца и пируэты. Будто танцуют. Носами роют снег. Или вдруг двое приостановятся, вскочат на задние лапы, спляшут вместе — и побежали дальше.

Их было семеро, и от того места, где он залег, они пробежали метрах в шести-семи. В лунном свете он видел их изжелта-карие глаза. Слышал дыхание. Всей кожей ощущал их присутствие, электризующее воздух. На бегу друг к другу подскакивают, один другого то носом подденет, то лизнет… Вдруг остановились. Встали как вкопанные, навострили уши. Некоторые стояли, подняв к груди переднюю лапу. Смотрели на него. Он затаил дыхание. Они тоже. Стоят. Потом отвернулись и спокойно затрусили дальше.

Когда он опять вошел в дом, Бойд не спал, но он не стал рассказывать брату, где был и что видел. Так никому и не рассказал.