Роберт Говард - Долг стрелка

Он восторженно похлопал Рахиль по крутому бедру и добавил:

— Полагаю, ты остаешься на судне? В таком случае я хочу видеть тебя в капитанской каюте. И немедленно!

Никого не касается, как я оказался на борту «Бродяги», отошедшего от Таити с экипажем сплошь из отчаянных головорезов. Все мы были друг другу под стать, оборванные испорченные парни из берегового братства. Люди, потерявшие, надежду а вместе с ней и страх, отбросы южных морей, пена взморья. Мы отправлялись на рискованное дело и были обречены прежде, чем наш прогнивший баркас вышел из гавани. Мы не взяли с собой никакого груза, кроме умерших надежд и терзающих душу воспоминаний; еды было в обрез, но бочки горячего рома стояли наготове! Мы играли в кости и ругались, ненавидя друг друга, как ненавидели весь мир; ножи засверкали раньше, чем Таити исчез с горизонта, и не одно неподвижное тело, завернутое в брезент, отправилось за борт, прежде чем наше безумное плаванье подошло к своему гибельному концу.

Мы стремились к блуждающим огням южных морей, к кладовым жемчуга Лао-Тао. Пьяные, растерянные, беспутные, орудующие сломанной помпой до тех пор, пока наши мозолистые ладони не превращались в сырой бифштекс, мы шли по безымянным морям на накренившейся лохани длинными милями торговых путей.

Последние дни мы не видели ни земли, ни парусных суденышек. Потом нас настиг ураган, и в слепой круговерти мы услышали грохот волн, бьющихся о рифы. Но нам уже было все равно. Беспутный малый, который называл себя капитаном, был мертвецки пьян, остальные открыли бочки с ромом — и в самый разгар пьяного дебоша нас настиг злой рок! Об этой катастрофе у меня сохранились самые смутные воспоминания. Я был не так уж пьян, но в той безумной свистопляске мозг напрочь отказался мне служить.

Помню, как посудина с треском ударилась о риф, как раскололся киль и рухнули мачты. Остальное мне вспоминалось точно сквозь бред. Я знаю, что был изранен и избит гигантскими волнами, что меня ударяло об острые клыки рифов, вонзающихся в тело и рвущих одежду, что я пережил агонию ста смертей, и, в конце концов, все мои страдания и попытки бороться растворились в забытье.

Вернувшись к жизни, я с удивлением обнаружил, что еще дышу. Занималась заря, шторм утих. Предательское море нежно улыбалось мне, а я лежал в мелкой луже на белом песчаном берегу. Берег узкой лентой тянулся между кромкой воды и высокой отвесной скалой.

Посмотрев в сторону моря, я увидел широкую полосу приветливого мелководья. Из воды торчали ужасные зазубренные рифы, на которых расстался с жизнью «Бродяга». От судна не осталось и следа; берег усеивали обломки разбитых люков и куски рангоутного дерева. Интересно, что во время урагана я не уцепился ни за одно из этих спасательных средств.

На берег не выбросило ни одного тела… Впрочем, нет! Я увидел, что кто-то лежит на песке неподалеку и его ноги лижет вода.

Поспешив туда, я узнал великана по прозвищу Голландец, одного из самых опытных моряков на «Бродяге». Он лежал, словно мертвый, на его коротких щетинистых светлых волосах засохла соль, светлая кожа была исцарапана и покрыта огромными синяками. Но он был жив! Я принялся тормошить его, хлопать по щекам, и, наконец, моими стараниями он медленно пришел в себя, удивленно раскрыл рот и огляделся.

— Жив? — спросил он. — Черт подери! И ты тоже? А где остальные янки?

— Жрут в аду свой пудинг с изюмом, — проворчал я. — Ну ладно, вставай… Если можешь идти, давай попробуем забраться на эти скалы!

Он фыркнул и, пыхтя и пошатываясь, поднялся.

— Я всегда могу идти! — провозгласил он. — Вперед! Но где мы?

— Откуда я знаю? — огрызнулся я. — На каком-то неизвестном острове! Надеюсь, мы не наткнемся на бушменов-людоедов.

— Если наткнемся, у нас не хватит сил с ними сразиться, — пробормотал он.

Я внимательно осмотрел наше имущество. На это не ушло много времени. Наша жалкая одежда сильно пострадала в схватке с ураганом, и на каждом из нас осталась лишь пара мокрых брюк, настолько изорванных, что они больше походили на набедренные повязки. У меня сохранился мой длинный морской нож в ножнах, а у Голландца остался револьвер, который он всегда носил в кобуре.

— Сколько у тебя патронов? — спросил я.

— По шесть в каждом патроннике, — ответил он, порывшись в карманах. — Это все… Нет, погоди, есть еще что-то! Моя водонепроницаемая спичечница!

— Хорошо! Спички могут нам понадобиться. А вот патроны наверняка слишком промокли, чтобы ими пользоваться.

— Нет, они в водонепроницаемых коробках. А револьвер я подсушу, соленая вода ему не на пользу!

Голландец заткнул револьвер за пояс, и мы пошли вдоль скал, отыскивая путь наверх. Уже окончательно рассвело, видимость была хорошей, но ни расселины, ни тропинки мы не нашли. Насколько хватало глаз, вдоль берега тянулись скалы. Они были футов сто в высоту, отвесные, гладко отполированные водой. Кроме паука, по ним, пожалуй, никто не смог бы подняться.

Вдруг Голландец показал на основание скалы, и я увидел естественную расселину, вернее, почти круглую дыру диаметром футов в семь. Перед ней берег сужался настолько, что вода доходила почти до самого отверстия. Если это был ход в пещеру, то во время прилива ее, вероятно, полностью затопляло водой.

Голландец осторожно наклонился, просунул голову в дыру, а потом зажег спичку и удивленно фыркнул. Оказалось, что пещера, как наклонный ствол, уходит вверх, но, что самое невероятное, в ней были выбиты ступени! Спичка догорела, и мы с Голландцем, отступив, удивленно взглянули друг на друга.

— Она тянется наверх! Ставлю доллар, что с берега она выведет нас на вершину!

От возбуждения мой товарищ стал странно коверкать английские слова, но я его понимал.

— Похоже на то, — согласился я, — но кто выбил в ней ступени? Не попадем ли мы к дикарям, если рискнем подняться по ней?

Он покачал головой.

— Люди давно не пользовались этим ходом. Разве ты не видишь на ступенях морскую слизь и водоросли? Того, кто их соорудил, давно уже нет в живых, голову даю на отсечение. На многих островах южных морей я видел постройки, сделанные давно забытыми людьми. Идем!

Я уже говорил, что нас покинули и страх, и надежда. Мы начали подниматься по этим темным ступеням, не зная, да и не желая знать, что ждет нас впереди. Мы двигались в темноте, потому что боялись зря тратить бесценные спички, и часто больно ударялись ногами о камни и скользили по липким ступеням. Наконец, мы выбрались на ровную поверхность, которая оказалась дном еще одной пещеры или продолжением того же хода.