Роберт Говард - Долг стрелка

Мы нашли плоды наподобие манго и с опаской рискнули попробовать. Они оказались довольно вкусными и освежающими. В поисках воды мы набрели на бьющий из земли родничок и напились, и вдруг Голландец, подняв голову, сказал:

— Янки, посмотри на источник!

Я посмотрел. То, что поначалу выглядело естественным дном, оказалось огромной мелкой чашей, врытой в землю. Сквозь отверстия в чашу струилась вода, а сама чаша была испещрена странными, чуть заметными черточками. Оглядевшись, я обратил внимание, что окружающие источник деревья стоят ровным кругом — об этом явно позаботилась не матушка-природа!

— Мы наткнулись на следы древней цивилизации, — пробормотал я. — Вопрос в том, живут ли сейчас потомки этих людей?

— На острове, кроме нас, никого нет, — уверенно заявил Голландец. — Я нутром чую опустошенность и заброшенность. Подобное я испытывал в руинах Толтека, в Луксоре, в Стоунхендже и в Зимбабве.

— Может быть, — неуверенно согласился я. — Но иногда мне кажется, что за нами наблюдают.

— Может, здесь витают призраки древних людей, — небрежно ответил Голландец, и мы побрели на восток, к скалам и морю.

По пути нам то и дело встречались древние развалины, настолько пострадавшие от времени, что трудно было угадать, как они выглядели раньше.

Наконец Голландец задал вопрос, который давно меня терзал:

— Почему мы не слышим шума моря?

— Гряда рифов дугой изгибается наружу, мы же видели, — ответил я. — Может, рифы заглушают шум прибоя?

Это было единственное, что я мог предположить. Отсутствие рева волн было одной из тайн этого загадочного острова. В другом месте шум прибоя о такие высокие скалы уже оглушил бы нас, но здесь волны издавали лишь легкий шелест, похожий на нежный шепот.

Мы добрались до восточных скал, вздымавших зазубренные вершины выше остальных, вскарабкались на них и посмотрели на море. Как и на противоположной стороне острова, куда нас прибило, вдоль берега тянулась узкая песчаная полоса, за ней виднелась полоса чистой воды, а дальше снова шло кольцо рифов. Мы решили, что кольцо это окружает весь остров.

— Нам никогда не выбраться с этого острова, — подавленно прошептал я. — Ни одно судно не сможет подойти к берегу, чтобы взять нас на борт…

Я осекся, и оба мы нервно вздрогнули. Где-то поблизости зазвучала нежная мелодия, словно рожденная шевелившим наши волосы легким ветерком. Это не был четкий мотив в понимании современных людей, но все-таки произведение мастера. Мечтательная и соблазнительная, мелодия очаровывала, как рожок Пана, но я уловил в ней мрачные и зловещие нотки. И все же она произвела на меня почти гипнотическое воздействие. Голландец, стоя рядом со мной, тоже восторженно слушал музыку.

— Лорелея! — прошептал он. — Песня сирены, которую услышал Улисс!

Воспоминание об этой старинной легенде обдало меня отрезвляющим холодом. Не тот ли это остров, между скалами которого в старину прекрасные девы с рыбьими хвостами заманивали своими песнями моряков на верную гибель?

Мы наклонились над краем скалы, посмотрели вниз — и оба вскрикнули при виде стройных белых фигур, едва различимых за выступом скалы. Тоненькие, изящные, обнаженные… Мраморные фигурки! Мы оба облегченно засмеялись.

— Изваяния, — сказал я, — вырезанные в камне скалы и сохранившиеся в течение веков изваяния! И — посмотри!

Когда подул свежий ветерок, снова послышалась та же прекрасная мелодия. Заинтересовавшись, мы осмотрели скалу и обнаружили пробитую в ней целую систему каналов и отверстий. Когда в них попадал ветер, и возникали звуки чарующей мелодии. Зачем это было сделано? Ни Голландец, ни я не стали строить догадки.

День тянулся своим чередом. Мы решили вернуться к разрушенному замку на холме и постараться там выспаться. Никто из нас не упоминал о чудовище в пещерах внизу. Солнечный свет развеял все страхи, и я даже предположил, что это был осьминог, выросший до необычных размеров и поэтому производивший такое жуткое впечатление.

Было уже темно, когда мы бросились на постели из веток и мха и уснули сном очень усталых людей.

Когда я проснулся, стояла полная луна, а Голландец сидел на своей постели и смотрел в безмолвный лес. В его глазах было то же выражение, что и тогда, когда он слушал музыку поющих скал.

— Послушай!

Я напряг слух, чтобы услышать удары волн о далекие утесы, шорох ночного ветра, скрип ветвей, но не услышал ничего. Тишина обволакивала землю.

— Тишина, — прошептал Голландец. — Такая тишина, словно мы последние люди на Земле…

Я посмотрел на лес. Ни одно дуновение легкого ветерка не шевелило его глубин. Лунный свет не проникал сквозь заросли. Я ничего не слышал, ничего не видел. И все же как будто чувствовал на себе чей-то взгляд, впившийся в темноту, выжидающий, наблюдающий…

Подул легкий ветерок, принеся с берега сладостную, настойчивую мелодию. Я вздрогнул.

…Второй раз той ночью я проснулся от чувства тревоги, снова посмотрел на темный лес и заметил неясную тень, скользнувшую от основания холма в непроглядные дебри леса.

Когда я проснулся, солнце уже стояло высоко, а Голландец куда-то исчез. Я хотел было его окликнуть, но тут каменная плита люка тяжело поднялась, и он неуклюже пролез в отверстие.

— Где ты был?

— В комнате над большой пещерой, — ответил он, избегая встречаться со мной глазами. — Я хотел… Хотел посмотреть, на месте ли идол, черт бы его побрал!

От удивления у меня отвисла челюсть.

— Ты спятил?

— Ночью я увидел что-то в деревьях, у подножия холма, — мрачно ответил он.

— И решил, что это идол вышел подышать свежим воздухом? — издевательски спросил я. — Разрази тебя гром, приятель, ты совсем свихнулся!

Он презрительно фыркнул и замкнулся в гордом молчании. Зная, как пагубно действует на человека одиночество, я попытался завести с ним разговор. На все мои замечания Голландец отвечал уклончивым фырканьем, пока я не заговорил об исчезнувшей цивилизации.

— Я не всегда был морской крысой, — пробурчал он, — и изучал и видел гораздо больше, чем ты думаешь! Ты когда-нибудь слышал о профессоре фон Кальмане? Я был его телохранителем и участвовал во многих его экспедициях. Он много рассказывал о вымерших расах и исчезнувших культурах. И я тебе говорю, что никогда еще не видел таких развалин. По-моему, они старее критских, которые считались древними еще тогда, когда наши предки были арийскими дикарями!

Он предложил спуститься со скалы и получше рассмотреть изваяния русалок, но я отказался, боясь, что не сумею его удержать, если он, не приведи бог, сорвется вниз. Голландец разобиделся на мой отказ и начал исследовать старинные развалины, тыкая палкой в каждую трещину, рассматривая мраморные фрагменты и осколки раскрошившихся камней и время от времени останавливаясь, чтобы бросить взгляд в сторону поющих скал. Испугавшись, что одиночество и тишина повредили его рассудок, я некоторое время пытался разговорить его, но вскоре отказался от бесплодных усилий и с угрюмым видом зашагал в лес.