Роберт Говард - Долг стрелка

Я выдернул меч оттуда, где он пробыл так долго. Деревянная рукоятка давно прогнила, но тяжелый клинок я поднял без труда. Мы с Голландцем посмотрели друг на друга, преследуемые видениями, которые не могли… не осмеливались облечь в слова.

Я показал на заднюю часть пещеры, укрытую более глубокими тенями.

— Там, в темноте, должно быть… — прошептал я.

— Копье… — договорил он, и его широко раскрытые глаза засверкали жутковатым блеском.

— Бронзовое копье, на котором вырезаны три перекрывающие друг друга окружности, — дополнил я, словно в трансе.

Рука об руку мы зашагали в заднюю часть пещеры. Там, в пыли, я нащупал бронзовый наконечник копья, сделанного первобытным человеком, — и на одной стороне наконечника увидел вырезанные на металле три перекрывающие друг друга окружности. Наконечник выскользнул у меня из рук и упал в пыль, где пролежал бог знает сколько столетий. У меня закружилась голова, как у человека, стоящего на краю утеса, под ногами которого простираются несказанные глубины и чудовищные пропасти, а в лицо дуют космические ветры. На меня вдруг нахлынуло ощущение всесильного Времени, гигантской бездны вечности, мириадов земель, веков и событий, поднимающих в душе туманную волну. Я ощутил все это почти физически.

Медленно я вышел на свет. Голландец с блестящим от пота лицом последовал за мной. Я остановился в двери пещеры и, когда он выступил из темноты, с моих губ невольно сорвался странный неистовый крик. Рука моя вскинулась, будто сама собой, метнулась назад, а потом быстро рванулась вперед, словно я метал копье. Голландец машинально и стремительно увернулся. Его лицо побелело.

— Ради бога, уйдем отсюда! — воскликнул я, как безумный, и мы в панике бросились бежать, и не замедляли бега до тех пор, пока не пересекли гребень долины и не оставили ее далеко позади.

Наконец Голландец нерешительно спросил:

— Янки… откуда… откуда ты знал, что там есть копье?

— Замолчи! — крикнул я. — А ты откуда это знал?

В ответ он лишь пожал могучими плечами. Мои мысли хаотически блуждали. Как покрытые плесенью кости оказались в той пещере, напоминая о варварских делах, творившихся на этом странном острове? Какое дьявольское колдовство таилось здесь? Отчего лицо Голландца, когда он появился из пещеры, так фантастически изменилось в тусклом неопределенном свете, что он напомнил мне давно забытого врага? Изменилось настолько, что в слепом порыве безрассудной ярости я закричал на неизвестном варварском языке, думая, что наношу ему смертельный удар? Ведь в то безумное мгновение мне казалось, что у меня в руках копье!

Ветер что-то шептал над гребнем холмов и слегка шевелил ветви деревьев.

Я содрогнулся.

Словно по взаимному согласию, мы отклонились от прямого курса и, наконец, вышли к старой дороге, безмятежно вьющейся по долинам. На некоторое время мы утратили желание обследовать безлюдные холмы. Нас охватило жуткое ощущение дремлющих здесь чудовищных тайн.

Приближались сумерки. Мы вышли на небольшое плато, почти лишенное деревьев, но поросшее густой травой. Мы напились из источника, поели плодов, сорванных с незнакомых деревьев, и приготовились вздремнуть. Было глупо оставаться без вахты, поэтому мы договорились, что я подежурю до восхода луны, а потом разбужу Голландца.

Когда стемнело, и Голландец мирно уснул на траве, я прислонился спиной к маленькому деревцу, вглядываясь в едва различимые тенистые склоны. Ветер не дул, и, как обычно, царила тишина. Пристально глядя вдаль, я видел беспорядочные группы росших невдалеке деревьев, свет звезд, блестевший на белых мраморных развалинах, и лениво размышлял о безымянном народе, некогда населявшем здешние таинственные земли. Затем я отогнал от себя эти мысли и разбудил Голландца.

Когда Голландец меня затряс, мне показалось, что я проспал всего одно мгновение.

— Лемурия! — говорил он. — Лемурия!

Я заморгал.

— Что? Моя вахта? Уже полночь?

— Нет, не полночь, но слушай, Янки! — Его глаза сверкали в лунном свете. — Здесь есть старые развалины, а в них — дворец с колоннами, испещренными иероглифами. Так слушай! При лунном свете я их прочел!

— Чушь, — издевательски засмеялся я. — На каком языке они написаны — на немецком?

— Нет, нет! — гневно жестикулировал он. — Слушай, я однажды целый сезон провел с профессором фон Кальманом на маленьком островке в Тихом океане. Все время шли дожди, и нам нечего было делать, только сидеть да слушать стук капель о крыши лачуг. Фон Кальман показал мне странный манускрипт, скопированный, как он сказал, с иероглифов, вырезанных на колонне на некоем острове, который исследовал он один. После многих лет упорного труда он расшифровал знаки, и ему почему-то захотелось поделиться своими знаниями со мной. Каждый знак есть символ, а каждый символ есть слово; характер слова определяется его отношением к ключевому символу. Мне понадобился не один месяц, чтобы усвоить эту науку, даже с таким отличным учителем, как фон Кальман. Так вот, те иероглифы были точно такими же, как здесь! Увидев их на развалинах на другой стороне острова, я с любопытством отметил это сходство. Сегодня я внимательно рассмотрел их и начал узнавать.

— И какая же раса ими пользовалась? — спросил я.

— Ты слышал что-нибудь о Лемурии? Нет? Но, конечно, слышал легенды об Атлантиде. Так вот, Лемурия для Тихого океана значит то же, что Атлантида — для Атлантики. Фон Кальман говорил, что Лемурия старше Атлантиды, что на ней была великая цивилизация в ту пору, когда жители Атлантиды были еще дикарями, и что это предки кромагнонов. Он говорил, что лемурцы создали идолов острова Пасхи, а когда их континент ушел под воду, как и Атлантида многие века спустя, выживших на других островах и колониях уничтожили дикари с архипелагов.

— По-моему, ты спятил, — сказал я, поднимаясь. — Покажи-ка.

Я последовал за ним через все плато к разрушенному храму, блестевшему в лунном свете на склоне холма. Колонны были покрыты глубоко и четко вырезанными фигурами, рельефно выделявшимися в серебристом свете.

— «Храм великого бога, — Голландец провел толстым пальцем по каждому иероглифу, очень медленно произнося слова и изо всех сил пытаясь сгладить свой акцент. — Властелин моря, неба и мира, Ксулта, который был, есть и будет вечной жизнью». Некоторые слова я не могу разобрать. А вот еще: «Властелин жизни и смерти, прими эту раку и благоприятствуй владычеству Найулаха, рожденного солнцем короля Му, вестника Ксулты». Какой-то король построил этот храм в честь некоего бога, — произнес Голландец и от возбуждения звучно хлопнул меня по спине. — Янки! Ты хоть понимаешь, какое открытие мы сделали? Камень Розетты не идет с этим ни в какое сравнение! Что скажет старик фон Кальман? Звание Почетных членов всех научных обществ — вот меньшее, что нас ожидает!