Роберт Говард - Стервятники Техаса

Ричардсону это было понятно с первого мгновения, Старк, казалось, еще колебался, а Мак Наб, если и чувствовал неладное, умело прятал свои подозрения.

— Скажем, вы и в самом деле собрались рвать когти. Самый удачный момент для этого — прямо сейчас, когда парни вытаскивают Миллера из тюрьмы. Ведь потом они скроются из города и спрячутся в холмах. Не знаю. Не буду обвинять вас. Просто прошу, чтобы избавиться от подозрений, вернуться с нами к тюрьме и помочь освободить захваченных.

Ответ Миддлтона был таким, какого и ждал прирожденный убийца Ричардсон, инстинктивно способный ощутить опасность еще до ее появления.

С молниеносной быстротой шериф схватился за оружие, но хладнокровный бандит уже вскинул свой пистолет… И все-таки техасец, не спускавший глаз с Ричардсона, опередил и его.

Рука Миддлтона еще не закончила свое движение, как почти одновременно прозвучали два выстрела. Пуля, вылетевшая из ствола Ричардсона, просвистела мимо уха шерифа — его противник, сраженный Коркораном, начал валиться на пол: пробитый мозг уже не контролировал еще подававшее признаки жизни тело. Миддлтон остался жив, однако происшествие помешало ему всадить пулю в Мак Наба. Шериф повторил попытку, однако его новый противник и присоединившийся к нему Старк, тоже не дремали: они разрядили свое оружие почти одновременно. И все же оказались недостаточно быстры: кольты Коркорана вступили в игру мгновением раньше.

Одна пуля отбросила назад рыжеволосого гиганта, так что Миддлтон ощутил только ветерок, колыхнувший прядь волос, а его заряд попал точно в загорелую грудь бывшего помощника. Старк уже лежал на полу, умирая, но продолжая давить на спусковой крючок, пока не кончились патроны. Шериф полностью разрядил свой пистолет в тушу Мак Наба, и с тревогой оглянулся: сквозь клубящийся синий туман, окутавший комнату, проступала бесстрастная, словно вырезанная из камня физиономия Коркорана. И Миддлтон вдруг почувствовал, что некоторым событиям, вроде только что устроенной ими бойни, приличествует именно такое выражение лица. Техасец двигался среди крови и трупов, словно суровая тень судьбы.

— Бог мой, — выдохнул Миддлтон. — Первый раз участвую в такой скоропалительной кровавой разборке! — Говоря это, он все же продолжал заполнять магазин патронами. — Теперь нам нельзя терять ни минуты! Неизвестно, что Мак Наб наболтал банде. Надеюсь, немного, иначе сюда ввалилась бы целая толпа! В любом случае сначала они попытаются захватить тюрьму. Думаю, наш план остается в силе и должен сработать: даже если Мак Наб не вернется к назначенному им же самим часу, прочие бандиты не станут разыскивать его или нас, пока не освободят Миллера с компанией. То есть, драка начнется не в полночь, а через полчаса. Люди из комитета бдительности подоспеют вовремя… Да, что там! Они, должно быть, уже залегли в кустах.

Пойдем! Нам надо как следует поработать, чтобы успеть навьючить золото на мулов. Часть, может, придется даже оставить. Ясно станет, когда начнется стрельба… Слава богу, хотя бы сюда никто не заявится с дурацкими вопросами! Сейчас они все сосредоточились на тюрьме, у нее пусть и остаются…

Коркоран двинулся было вслед за шерифом, потом вернулся, пробормотав: — Оставил бутылку виски у себя в комнате.

— Так забирай ее побыстрей и догоняй! — Миддлтон торопливо зашагал по дороге, а Коркоран вернулся в заполненную дымом комнату. Не обращая внимания на скрюченные тела, валявшиеся на заляпанном багровыми пятнами полу и глядевшие на него стеклянными глазами, он быстро пересек помещение, вошел в свое логово и принялся обшаривать постель, пока не обнаружил то, что ему требовалось. После этого с бутылкой в руке он направился к выходу.

Внезапно раздавшийся тихий стон заставил техасца резко развернуться и выхватить левой рукой пистолет. С искренним удивлением Коркоран уставился на распростертые на полу трупы: по своему опыту знал, что никто из троих стонать уже не может — все они уже отмучились на этом свете. И все-таки слух никогда его не подводил.

Сузившимися глазами стрелок внимательно оглядел комнату и заметил тонкий ручеек крови, вытекшей из-под перевернутого на бок стола у самой стены. Рядом с ним трупов не было.

Коркоран отодвинул стол и замер, словно пораженный выстрелом в сердце, рыдание спазмом перехватило горло. Через мгновение он стоял на коленях рядом с Глорией Бленд, придерживая одной рукой золотоволосую голову. Другая рука с бутылкой тряслась, когда он попытался влить виски в сомкнутые губы девушки.

Ее затуманенные болью прекрасные глаза открылись и взглянули ему в лицо. Каким-то чудом поглощавший сознание Глории смертный туман отступил, и она узнала любимого ею человека в последние мгновения своей жизни.

— Кто это сделал? — выдавил Коркоран. Губы девушки шевельнулись, из их уголка выкатилась и побежала по белоснежному горлу алая струйка.

— Миддлтон… — прошептала она. — Стив… Ох, Стив… Я пыталась…

И не договорив фразы, она обмякла в его руках. Голова Глории откинулась назад; она была похожа на ребенка, только что уснувшего ребенка. Коркоран осторожно опустил ее на пол.

Когда стрелок покидал этот утонувший в крови дом, его сознание полностью очистилось от действия спиртного, но шатался он словно пьяный. Чудовищное, непредставимое событие поразило его настолько, что он не мог овладеть своими чувствами. Ему в голову не приходило, и не могло бы прийти, если бы он не убедился минутой назад в обратном, что Миддлтон или любой другой белый мужчина способен хладнокровно убить женщину. Коркоран жил в соответствии с собственным кодексом чести, правила которого не отличались цивилизованностью и не исключали насилия, но его отношение к женщине было на грани поклонения. Этот постулат являлся неотъемлемым элементом жизни фронтирьеров юго-запада, так же, как защита личной чести и достоинства. На протяжении десятилетий соплеменники Коркорана и их ближайшие соседи, вне зависимости от рода их занятий, придерживались в своей повседневной жизни набора определенных правил и делали это без излишней помпы, претенциозности, показухи и фальши. И для всех этих людей жизнь и тело женщины были неприкосновенны. Техасец не представлял себе, что можно вести себя как-то иначе или иметь совершенно другие жизненные убеждения.

Холодная ярость вымела туман из сознания Коркорана и оставила только жажду мести. И дело было не в том, что он относился к Глории иначе, чем к прочим горожанкам; если бы речь шла о простом старателе, солдате или клерке, — словом, об обыкновенном мужчине, испытываемые им чувства следовало бы определить как влюбленность. Но даже если бы она была незнакома ему или не нравилась, он должен был убить Миддлтона за измену жизненным принципам, которые считал священными.