Роберт Говард - Стервятники Техаса

Он вошел в дом шерифа мягкими шагами охотящейся пантеры. Миддлтон вытаскивал из потайной пещеры тугие кожаные мешочки, громоздя их на столе в главной комнате. Стол скрипел под их тяжестью. На нем почти не оставалось свободного места.

— Помогай! — воскликнул он. Затем замер на мгновение под ледяным взглядом Коркорана. Толстые мешочки выскользнули из рук шерифа и шмякнулись на пол.

— Вы убили Глорию Бленд! — почти шепотом сорвалось с твердых губ техасца обвинение.

— Да. — Голос Миддлтона был спокоен. Он не спрашивал, как узнал об этом Коркоран и не пытался оправдываться. Он знал, что время для разговоров упущено. Он забыл о своих планах, о золоте на столе и том, что осталось в пещере. Внезапно оказавшийся перед лицом вечности человек видит только главные ценности своего существования.

— Доставайте пистолет! — Этот вызов на дуэль могла бы бросить пума с горящими зрачками и сверкающими клыками.

Рука Миддлтона рванулась к кобуре, и в то же мгновение, услышав грохот выстрела, шериф понял, что проиграл. Качнувшись назад, он начал заваливаться на спину, а Коркоран в слепой ярости продолжал дырявить его скорчившееся на полу тело из обоих стволов.

Потом наступила тишина. И, казалось, остановила время. Мститель, словно изваяние Судьбы, отлитое из стали или вырезанное из темной ткани ночи, замер над телом своей жертвы. На другом конце поселения внезапно заговорило оружие: выстрелы грохотали один за другим. Начался бой, призванный замаскировать побег главаря стервятников. Но человек, стоявший над мертвецом с дымящимися кольтами в обеих руках, будто бы ничего не слышал.

Коркоран смотрел на то, что осталось от Миддлтона, и его сознание заполняла мысль: как все-таки странно, что все отмеченные кровью стремления и амбиции должны заканчиваться таким вот образом — трупом в липкой луже крови. Он поднял голову и мрачно взглянул на пузатые мешочки на столе. Отвращение спазмом перехватило горло.

Один из мешочков пробила пуля, и из него на стол вывалилась кучка золотистого песка, ядовито блестевшего в свете свечей. Золотое сияние больше не ослепляло Коркорана. Впервые он увидел кровь на этом золоте. Оно было черным от крови — крови невинных людей, крови убитой женщины. Чем больше он задумывался над этим, тем с большей силой чувствовал, что грязь, наполнявшая душу Миддлтона, замарала и его. С незнакомым прежде, но крайне болезненным чувством он понял, что часть вины главаря стервятников лежит и на нем. Он не нажимал на спусковой крючок оружия, которое отняло жизнь у молодой женщины, но он был пособником человека, ставшего виновником ее смерти. Плечи Коркорана вздрогнули, на спине выступил холодный пот.

Бой в нижней части Вапетона затихал, и грохот редких выстрелов тонул в радостных криках людей. Расстояние было велико, и, значит, раскрытых в ликующих воплях глоток тоже было немало. Коркоран без труда понял, чем вызвано это оживление: стервятники угодили в ловушку, расставленную их собственным главарем. Перестрелка завершена, а, значит, вся банда либо взята в плен, либо перебита. Время ужаса в Вапетоне закончилось.

Но лично ему нужно пошевелиться. Изловленные им же самим убийцы страстно захотят выговориться перед судом. И их речи сплетут вокруг его шеи надежную пеньковую петлю.

Коркоран больше не смотрел на золото, сверкающее там, где его найдут честные жители Вапетона. Он сунул кольты в кобуры, быстро вышел из комнаты и вскочил на одну из лошадей, что стояли среди зарослей, оседланные и готовые к дальней дороге.

Огни расползшегося по каньону городка, отдаленные возгласы, окоченевшие трупы — все осталось за спиной; Коркорана вновь ждала привычная неопределенность жизни странствующего стрелка. Правда, ночь теперь была полна неотвязчивых теней, а в груди техасца росла странная, одновременно мучительная и светлая боль: возможно, это, наконец-то, в нем пробуждалась душа.

Веселье в «Пиретто-Плейс» было в самом разгаре. «Пиретто-Плейс», сочетание кабаре и игорного дома, считалось самым модным заведением, и прожигатели жизни стекались туда толпами.

Танцующие пары выделывали самые модные и замысловатые па, оркестр гремел джаз, вино текло рекой, выражая полное презрение к Вольстидскому акту.

В игорном зале наверху кипели страсти. Группа щегольски разодетых молодых людей и сверкающих драгоценностями дам в мехах проматывали деньги в фараон, рулетку и покер с такой быстротой, что даже у бывалых картежников захватывало дух. За одним из столиков сражались в покер четверо молодых людей. Один из них, профессиональный игрок, состоявший в штате заведения, хранил неизменное спокойствие. Двое других принадлежали к столь распространенному на Бродвее клану хорошо одетых, элегантных, всюду вхожих молодых людей. Но самым интересным был четвертый игрок. Из собравшихся за столом картежников он был самым юным, почти мальчиком, но делал самые большие ставки. На первый взгляд казалось, что ему тут не место, однако он явно чувствовал себя легко и непринужденно. Черноволосый, с тонким лицом и узкими серыми глазами, этот игрок не имел ничего общего с завсегдатаями заведения. В нем было нечто неопределенное, интригующее, невольно приковывавшее внимание. К партнерам по игре он относился уважительно, но в уважении этом угадывалась и легкая насмешка над теми, у кого он выигрывал деньги.

Стив Эллисон недолюбливал молодых «белых воротничков», хотя они и принимали его за своего.

Посмотрев туда, где играли в рулетку, Стив задержал взгляд на маленькой, стройной красавице-брюнетке, швырявшей деньги горстями. Брюнетка проиграла, и Стив, пожав плечами, сделал ставку, равную той, которой она лишилась. Он не слишком рисковал, потому что сам был профессиональным игроком, хотя его друзья и не догадывались об этом.

Девушка явно наслаждалась жизнью, возбужденная игрой, а может, и бокалом шампанского. Было ясно, что в обществе здешних кутил она новичок. Щеки ее пылали, а звонкий, чистый смех заглушал шум в игорном зале. Проиграв деньги, девушка весело и бесшабашно рассмеялась, откинула назад непослушные локоны и удвоила ставку. И снова, и снова.

Молодые женщины не без ревности завороженно наблюдали за ней; толпившиеся вокруг мужчины восхищенно аплодировали, бросая на нее такие взгляды, что Стив мысленно выругался. Сидя достаточно близко от рулетки, он мог слышать все разговоры, не боясь быть уличенным в подслушивании.