Сергей Кишларь - Аризона на троих. Самый быстрый

Джед первым въехал в ворота, и в ту же секунду пуля снесла с его головы шляпу.

– Эй, Канадец, – крикнул Джед, сдерживая шарахнувшегося от выстрела мустанга. – Если бы не твой точный выстрел, я бы подумал, что старость притупила твоё зрение. Выходит, я так сильно изменился за последний год, что ты не узнал меня?

Спустя секунду из-за штабеля дров выскочил старик с винтовкой в руках.

– Чёрт возьми! – вскричал он с несвойственным его возрасту азартом и, сорвав с головы серую истрёпанную шляпу, с силой кинул её в землю, грузно засеменил навстречу. – Джед! Ты?!

– Нет – президент Честер Артур, – съязвил Джед, спешиваясь и оглядываясь на унесённую пулей шляпу.

– Как же я тебя признаю, если на фоне заката – ты просто чёрная тень? Но тебе ничего не угрожало – у старого канадского траппера глаз ещё меток, а контур твоей шляпы я видел отчётливо, – старик взял аризонца за плечи, разглядел его, обнял, похлопывая ладонью по спине. – Думал – чужаки, вот и решил предупредить, что соваться ко мне с плохими намерениями небезопасно.

– Узнаю тебя. – Ответно похлопав старика по спине, Джед освободился от объятий, вернулся за шляпой.

– Ещё год назад ты грозился купить себе стэтсон, а всё ещё ходишь в этой старой ветоши. Считай, я ускорил тебе покупку, – крикнул ему вдогонку старик и, проявляя изысканные манеры, протянул руку, чтобы помочь спешиться Алисии. – Вот уж не думал, что увижу у себя на краю земли такую красавицу, – галантно склонил он седую, нечёсаную голову. – Прошу вас, мисс. Дом старого Канадца всегда открыт для Джеда и его друзей.

Генри как заворожённый оглядывал дом, двор, скалистые горы, начинающиеся прямо за домом. Подошёл к покошенному деревянному кресту, чтобы прочитать корявую надпись: «Здесь покоится Джеймс «Грязный Пёс» Хефлин. Погиб, защищая своё ранчо от апачей».

– Эй, мистер Нью-Йорк, – окликнул Джед, который под навесом уже рассёдлывал мустанга. – Если вы думаете, что ваш конь не устал и может переночевать под седлом, вы сильно ошибаетесь. Вам следует запомнить на будущее, что на привале следует в первую очередь заняться конём, а потом уже всем остальным.

Это было сказано таким обидным тоном, что Генри не мог оставить эту реплику без ответа.

– А вам следует запомнить, – с не меньшим вызовом ответил он. – Что Честер Артур уже не президент.

Даже не удостоив молодого человека взглядом, Джед рассёдлывал мустанга с таким видом, будто считал ниже своего достоинства отвечать какому-то репортёришке с Восточного побережья. Аризонец умел молчанием сказать больше, чем другой сказал бы словами, и Генри вдруг разозлился, понимая, что всё заготовленное им красноречие осталось невостребованным. От глупой вспышки гнева спас старик.

– Вот так новость, – сказал он, рассёдлывая лошадь Алисии. – Вот она, наша глухомань. И кто ж теперь у нас президент?

– Гровер Кливленд, – сдерживая раздражение, ответил Генри.

– Опять республиканец?

– Демократ.

– Скажи ж ты, – покачал головой старик и, потеряв интерес к политике, водрузил седло на специально приспособленное для этого бревно; поверх конской спины глянул на Джеда. – Говорят, Гарри Быстрая Смерть объявился в Аризоне. Не этим ли объясняется и твоё появление, Джед? Ты ещё не выбил из головы идею найти его?

– У меня другие дела. – Аризонец пучком сена старательно вытирал бока мустанга от растворившейся в конском поту пыли. – Но если он встретится мне, я буду не против.

– Странный парень этот Гарри, все о нём слышали, но мало кто его видел.

– Не удивительно, – говорят, он сначала стреляет, а потом знакомится.

Старик и Джед замолчали. Молчал и Генри. Он уже успокоился и теперь у него вертелся на языке с десяток вопросов к старику, но здесь в Аризоне, где людям передавался характер этой суровой и дикой земли, надо было держать марку немногословного и серьёзного мужчины. У Генри это пока не получалось, но никто не смог бы обвинить его в том, что он не старается.

Убедившись в том, что лошади устроены должным образом, Канадец пригласил гостей в дом. Генри поднялся на скрипучую деревянную террасу, оглянулся от дверей. Последние лучи солнца светились над каменными зазубринами горизонта, и Генри снова почувствовал необъяснимое ликование в душе. За эти закаты, за эти древние скалы и силуэты кактусов на фоне густеющей синевы неба он уже всей душой любил Аризону, будто родился и вырос на этой земле.

Войдя в дом, он с интересом оглядел живописное жилище. За сто лет в диких краях мало, что меняется, и герои Купера наверняка жили так же, как живёт этот старый отшельник.

Комната напоминала сумрачный и до предела захламлённый сарай, в котором только при ближайшем рассмотрении можно было обнаружить признаки жилища. На столике из некрашеного и почерневшего от времени дерева стояли кухонные принадлежности: тёмный от копоти кофейник, мятая металлическая тарелка, в которой в камень ссохлись остатки бобов, и сумрачно темнела согнутая алюминиевая вилка.

Рядом с поставленными друг на друга бочонками стояла железная кровать, заваленная парой скомканных цветных одеял, рваным полосатым пончо, ещё каким-то линялым тряпьём. Сложенные стопкой корзины смутно проступали из сумрачного угла. Но больше всего Генри поразили шкурки крупных летучих мышей, растянутые на рамках из тонких щепок. Создавалось впечатление, что целая стая расправивших крылья летучих тварей нашла приют под потолком жилища.

Впрочем, потолка как такового не было, но это не сразу бросалось в глаза, ибо на потолочных балках были местами устроены перекрытия, на которых хранился всевозможный хлам. А ещё с этих балок свисало столько нужных и ненужных в хозяйстве вещей, что за ними не сразу можно было разглядеть обросшие паутиной стропила и дырявую тесовую крышу.

Генри натолкнулся на этот живописный «потолок» в буквальном смысле, когда звонко стукнулся головой о висящий среди мышиных шкурок чугунный котелок. Затем он удачно миновал свисающие с балок мотки верёвки с распушёнными концами, керосиновую лампу c закопчённым стеклом, красные гирлянды перца чили, и очутился у стены с грубыми деревянными полками, заставленными стеклянными пузырьками и ржавыми жестяными банками.

Свободная от полок часть стены была утыкана гвоздями, на которых висел обросший паутиной хлам, среди которого выделялся старинный раздолбанный кольт "Патерсон". Дощатые ставни окна были слегка прикрыты, подоконник завален хламом. Давно не мытые стёкла засижены мухами и затканы в углах паутиной. Всё это ограничивало доступ вечернего света, и последний луч солнца казался неожиданно ярким в сумраке среди свисающих с потолка пучков сушёных трав и шкурок летучих мышей, придавая жилищу совсем уже сказочный вид.