Михаил Ланцов - Помещик. Том 1. Сирота

Но это — с одной стороны. С другой же, на лицо попытка ограбления. Поместные, стоявшие под Петром, понятное дело помалкивают. А вот горожане, что видели все происходящее и слышали их разговор — прямо о том говорят. Однако вес слова этих ремесленников невелик. И если люди Петра скажут, что те брешут, то это так и будет считаться. То есть, несмотря на попытку ограбления, останется только факт драки и убийства. И это если вдова не заставит сказать должников, что Андрейка де первым кинулся на Петра, требуя с него, допустим, вернуть эти двадцать три рубля. Бред, конечно. Но слова весомые. Поди против них что скажи?

С третьей стороны вес слова ремесленника низок сам по себе. Но не когда их толпа. А купец Агафон, чтоб ему пусто было, воду мутит, из — за чего весь посад уже гудит. И болтает нехорошее. Что, де, сам воевода в сговоре был с Петром, и они сообща грабили сироту, отец которого сложил голову за «веру, царя и отечество». Очень опасная формулировка. Настолько, что у воеводы сердце замирало от одной мысли, что вся эта история в какой — нибудь неправильной трактовке дойдет до царя. А она дойдет, так как в Туле, по сути, волнения. И ему, без всякого сомнения о том доложат. Причем очень скоро. Да и беднейшие поместные дворяне, сидящие в лютой долговой яме, вместе с послужильцами на стороне Андрейки. Они пока помалкивают. Но это — пока. Ибо решение по его делу нет. А что там будет дальше? Бог весть. Однако шевелить эту массу он не хотел бы лишний раз. Ведь если бунт посада после разорения города татарами царь ему еще простит, наверное, то волнений среди помещиков — точно нет.

Можно было бы, конечно, пойти на поводу у толпы. Но была проблема. А именно уважаемые люди города. Ведь Андрейка своей выходкой бросил вызов им и их положению. Если его оправдать, то теперь каждый сможет попытаться последовать за ним.

Так — то воеводе не было дела до благополучия этих мироедов. А Андрейка их точно охарактеризовал, и он внутренне с ним полностью в этом вопросе соглашался. Но эти люди выступали как важней инструмент управления, так как надежно контролировали поместных дворян. Держали их в узде и полностью покоряли своей воле. Ну… как правило. И если порушить власть этих мироедов, то наступит бардак, за который его по голове не погладят. Ее скорее за такие промахи снять могут. Ведь Тула — важнейший город в обороне царства от татарских набегов.

Но больше всего воевода переживал из — за отца Афанасия и позиции церкви во всем этом деле. Что Андрейку связывало с этим священником? Краска? Так он ее ему уже всю отдал. Но тогда почему по весне в Тулу приехали огненники и до сих пор тут находятся? И что это за странный такой священник у него живет? У них явно шла какая — то возня с парнем. И воевода не понимал, какая именно. От чего злился. Что только усугублялось тем, что церковь пока оставалась в стороне. Она чего — то выжидала, хотя являлась ключевом игроком в этой истории.

— А что там народ говорит? — спросил один из заседающих. — Посад гудит, но толком их не разобрать. Вроде бы недовольны они Петрушей.

— Ничего хорошего они не говорят, — ответил воевода.

— Ты ЭТО называешь ничем хорошим? — спросил вошедший в палаты сотник. Один из сотников.

— Что — то новое?

— Среди ремесленников кто — то распускает слухи, что ты де, присвоил себе деньги, данные во вклад Андрейкой. А потом подбил Петра и вместе с ним решил забрать у него последнее.

— А они не спрашивают, откуда у Андрейки взялась краска, цена которой более восьми сотен рублей?

— У татар отбил. И продавать не стал, побоялся, опасаясь, что вы с Петром его обдерете как липку. Вот как Андрейку сейчас.

Воевода открыл глаза и мрачно посмотрел на сотника.

— Ну а что я? Это толпа так болтает. И их явно кто — то накручивает. Сказывают, будто бы еды ты купил от силы рублей на сто, а остальное себе в карман положил.

— А еще что говорят?

— О том, что это «дело и слово Государево». И надобно челобитную писать.

— Вот мерзавцы… — прошипел воевода.

— Они тебе теперь припомнят все, — грустно хмыкнул другой сотник.

Воевода же промолчал. Ему не требовалось особого ума, чтобы понять — его просто пытаются подсидеть, воспользовавшись моментом. У любой власти всегда хватает недовольных. И тех, кто не смог оказаться у кормушки, но очень хотел. Гаже всего было то, что люди, пытающиеся его подсидеть, находились здесь, вместе с ним, и «думали» о том, как преодолеть кризис. А там, в толпе ремесленников и поместных дворян суетились их люди, болтая всякое.

— Может быть Андрейка не так уж и не прав… — после некоторой паузы отметил воевода.

— Что зарезал своего благодетеля?

— Видаков сговора Петра и Прохора нет. Преставились. Слово против слова. Да, Петр — уважаемый человек. Но что вы помните про Прохора?

— Славный был рубака.

— Вот! — назидательно поднял палец вверх воевода. — И стрелы пущал ловко. Добрый воин. Но несчастья посыпались на него одно за другим. И, поговаривали, что он от службы откажется, ибо не сможет выезжать с поместья. Тут — то Петр ему и предложил и коня, и кольчугу, и шлем.

— И что?

— А то, что Петр мог пойти на условия Прохора, желая усилится таким славным воином.

— Я хорошо знал Петра! Он так поступить не мог с Андрейкой, если бы не был уверен в своей правоте!

— А если бы он узнал, что Прохор мог заплатить, но не платил? А если бы узнал, что мимо его рук проплыли ТАКИЕ деньжища?

— Ну…

— Любой бы из вас так поступил. И нечего рожей кривить. Деньги большие. И если с умом ими распорядится, то московские чины любому обеспечены бы были. А там, глядишь, и думные. Никто бы не отказался. К тому же его люди слышали мой с Андрейкой разговор. А там отрок прямо говорил — у него есть, чем оплатить долг. Тут Петра от жадности и обиды и понесло…

— А если нет?

— Зачем Андрейке лгать?

— Ну… черт его знает?

— Заплатив долг он еще мог купить мерина и какого — нибудь меринка заводного. И пройти верстание. Да его, после такого вклада, и пешего поверстали, записали бы в городовую службу на стенах с наказом через год выезжать уже с конем. И через год бы что — то придумали. Лихой беды в том не было бы.

— А он о том знал?

— Как знать, — пожал плечами воевода. — Тут дело в другом. Если Петр брехал и Андрейка ему действительно ничего не должен, то он… татьбой промышлял выходит. И мы ему в том подсобляли.

— Если Петр и промышлял татьбой, то такое нужно держать в тайне. Ибо урон чести великий.

— А ежели это до Государя дойдет? — спросил воевода. — Тут не чести, тут головы лишимся. Ладно бы Петруша грабил ремесленников или крестьян. И пусть. Но он ведь мерзавец руку на своего поднял. А это не простительно. И с нас спросят, как это так получилось? Как это мы не досмотрели?