Владимир Конюшев - Ударная армия

Рокоссовский улыбнулся чуточку застенчиво, как это у него получалось всегда, когда он кончал не слишком приятный для собеседника разговор. Но улыбка была короткой. Глянув на Павла Павловича, Рокоссовский сказал:

— Покури-ка с Семеновым…

Майор кивнул, ушел в блиндаж, прикрыл за собой дверь.

Никишов понял: будет разговор не из обычных… И уже встревоженно вглядывался в лицо маршала, но оно было привычно спокойным, доброжелательным.

Рокоссовский кивнул на стереотрубу.

— Парнишка твой, разведчик-то… Помнит, что я ставлю окуляры на ноль пять… Подогнал под мои глаза…

— Константин Константинович… Знаете ведь, что солдаты вас…

Рокоссовский покусал нижнюю губу. Никогда раньше Никишов не примечал за маршалом такой манеры, и встревоженность Никишова стала ощутимой и маршалу…

— Нехорошо с твоим соседом, Сергей, — сказал Рокоссовский, и Никишов понял, что это — о командарме-девятнадцать… Только позавчера ночью Никишов в разговоре с маршалом по «ВЧ» предъявил претензию к командующему Девятнадцатой армией: отставал сосед, и это было опасно для левого фланга армии Никишова…

— Обстановка капризная, Константин Константинович, — осторожно сказал Никишов, потому что сейчас любая жалоба на Девятнадцатую армию могла отразиться и на судьбе ее командующего.

— Я тебя понимаю. Ты у нас добряк известный… Но…

— Посидели б вы над душой командарма денек-другой, мужик и встанет на ноги, может быть, — сказал Никишов.

— Совет добрый. Только я уже был в Девятнадцатой… Нет, мое сидение над душой командарма ничего не дало… Держать вожжи командарм не умеет, не получается у него… Говорю: вызови мне штаб корпуса, — и не может, нет связи… И это когда корпус бьется лбом о несколько хуторов, теряет людей… Надо решение принимать, а командарм робеет, путается, карту карандашом марает, а толку нет. События идут помимо его воли. А теперь делай вывод, Сергей Васильевич.

— Нелегко, — сказал Никишов.

— А ведь неплохо и дело началось, вот что обидно… За день танкисты отмахали сорок километров, это корпус Панфилова. Взяли Бальденберг, Шенау… Используй же ситуацию, черт побери! А командарм только карандашиком по карте, карандашиком… Пехота и ползла, медленно поспешая…

Рокоссовский достал портсигар.

— Кури… Что посоветуешь?

— Не хочется мне совет давать, Константин Константинович.

— Понимаю… Павел Иванович Батов тоже не очень-то рвался ответ мне дать о судьбе коллеги.

— Мы с Павлом Ивановичем одного поля ягоды, — улыбнулся Никишов.

— Так. Ясно. Будем снимать командарма. Конец войны близок, карьеру ломать человеку — приятного мало, но и права мне оставаться смиренным наблюдателем не давал никто… Кто не умеет солдата любить, беречь — тот не генерал. Сегодня же соберу Военный совет, решим.

Дверь блиндажа приоткрылась, выглянул, виновато улыбаясь, Павел Павлович.

— Товарищ маршал, извините. Лейтенант Марков прибыл, вы просили…

— Зови, — сказал Рокоссовский.

Павел Павлович шагнул в окоп, и сразу же за ним показался Марков, уже без плащ-палатки, успевший даже помыть сапоги, по голенищам которых стекали мутные капли…

— Товарищ маршал! По вашему приказанию гвардии лейтенант Марков прибыл!

Удивился Никишов: никогда еще не слыхал он этих интонаций в голосе парнишки — интонаций человека, который уже узнал себе цену, поверил в себя, и потому так уверенно звучит его голос…

Рокоссовский смотрел в краснощекое, пухлогубое лицо мальчишки в перехваченной ремнем телогрейке, с талией, — такой, какая была давно, очень давно когда-то и у вольноопределяющегося Кости Рокоссовского…

— Спасибо, товарищ Марков. Наблюдал вместе с командармом за огневой позицией. Решение приняли верное, офицер вы настоящий… Отлично действовали. Наградить вас хотел бы, но не буду лишать удовольствия вашего командарма…

— Спасибо, Сева, — сказал Никишов. — От имени Президиума Верховного Совета награждаю вас, товарищ гвардии лейтенант, орденом Красной Звезды.

Никишов глянул на Павла Павловича — тот уже держал на ладони маленькую картонную коробочку синего цвета. Взяв коробочку, Никишов раскрыл ее.

— Ножик вот, — сказал гвардии капитан Семенов, отбрасывая лезвие перочинного ножа.

— Ну, Марков, почин у тебя такой сделан — даже завидно, — засмеялся Павел Павлович, взял нож у Семенова (торопливо расстегивал крючки телогрейки Марков), ловко провертел над правым карманом гимнастерки дырочку. — Расстегни воротник-то, герой… Так. Прошу, товарищ генерал!

Засмеявшись, Никишов неторопливо просунул штифт ордена в дырочку, гайку — блестевшую тускло — выронил…

— Нечистая сила, — пробормотал он, нагнулся, взял гайку.

— Тьфу, тьфу, Сергей Васильевич! — засмеялся гвардии капитан Семенов. — В такую минуту, господь с вами, черта поминать…

— Ничего, — засмеялся Рокоссовский, — с земли поднято, крепче будет… Поздравляю, Марков…

— Спасибо, — смущенно глянул Марков и покраснел. — Виноват…

— Ладно, Марков, в следующий раз по уставу ответите. — Рокоссовский пожал Маркову руку.

— Постараюсь, товарищ маршал! — И Никишов опять услышал непривычные интонации совсем не того Маркова, что полтора часа назад уходил в предрассветную мглу.

— С орденом тебя, Всеволод, — сказал он.

— Товарищ командующий… Должен доложить вам… — Марков кашлянул. — Гвардии рядовой Баландин достойно действовал… Выполнял обязанности заряжающего, товарищ командующий, без него бы нам… Отлично действовал, товарищ командующий…

Никишов почему-то глянул на маршала, тот улыбнулся.

— Ну что же… — сказал маршал. — Я вижу, что лейтенант Марков — офицер еще лучше, чем мы думали…

— Товарищ маршал, отличный солдат, очень хороший Баландин! Я ему приказал ждать меня в траншее, а он сам пришел на огневую! Обидно, если его…

Никишов глянул на гвардии капитана Семенова.

— Организуй, Петр Федорович. Заслужил — значит заслужил.

— Слушаюсь! Сейчас же позвоню разведчикам.

— Зачем канитель разводить? Вызови Баландина, я сам вручу. Орден найдешь?

— Так точно.

— Вызывай Баландина.

Рокоссовский неторопливо прошагал в конец окопа, поднялся по глинистым крутым ступенькам — прорыли саперы запасной выход с тыльной стороны — и, оглянувшись, сказал поднимавшемуся следом Никишову:

— А я вольнопером сейчас себя вспомнил… Древность, а?.. Тридцать лет пролетело… Славный парень твой Марков. Другой бы о разведчике и не вспомнил… Да и Баландин, кажется, ничего парень… Каблуками-то как лихо грохнул, когда ты ему награду вручил, а?..

— В Испании я таким же зеленым был. Малиновский мне по телефону говорит, что с меня за орден Красного Знамени причитается бутылочка, а я — не верю ему…