Владимир Конюшев - Ударная армия

Над городом, над головами пятидесяти тысяч солдат и офицеров в грязных, рваных мундирах, сотен тысяч беженцев с мартовского неба, которого никто из немцев не мог уже видеть, реяли листочки белой, зеленой, синей бумаги, на которой были напечатаны слова маршала Рокоссовского:

«Железное кольцо моих войск все плотнее затягивается вокруг вас. Дальнейшее сопротивление бессмысленно и приведет только к вашей гибели и к гибели сотен тысяч женщин, детей и стариков».

— Ответил генерал Фельцман? — спросил Рокоссовский.

— Радисты ничего не приняли, товарищ маршал, — сказал майор Павел Павлович.

Рокоссовский, горбясь, подошел к столу, на котором стояло несколько телефонов.

— Сергей Васильевич… Предложение о капитуляции отвергнуто. Даю тебе два дня сроку. Надо кончать… Как у тебя дела?

— Нормально, товарищ маршал. Почти весь центр города наш. На шестнадцать ноль-ноль Сто восьмая дивизия вышла к реке Мертвая Висла, захвачен мост. Разведчики инженерно-саперного батальона захватили мост в южной части города. Сейчас только сообщили — мотострелковый батальон поляков и штурмовой отряд дивизии Волынского пробиваются к ратуше. Хорошо идет корпус Алексеева. Думаю, завтра-послезавтра кончим, Константин Константинович…

— Удачи тебе.

— Спасибо!

— Напрямик через площадь — труба дело будет, — сказал гвардии рядовой Борзов. — Надо б сбочку как приноровиться…

— Помолчи, — сказал гвардии капитан Горбатов.

Стояли они, припав спинами к закопченной стене высокой сводчатой арки шестиэтажного дома, из окон которого — слышно было — с гудом рвалось пламя…

Горбатов провел по бритой щеке ладонью (успел побриться, покуда рота завтракала в подвале швейной фабрики, где на стеллажах лежали кипы обмундирования для господ морских офицеров).

— В душу Гитлера… — пробормотал гвардии капитан, глянул в конец арки.

Сидели там на корточках батарейцы — гвардии капитан Хайкин, трое разведчиков и два связиста, торопливо хлебали жидкую пшенную кашу из трех котелков…

— Посадить бы тебе, Семен, своего старшину в ямку поглубже, жрать не носит дня четыре, — сказал Горбатов. — Кормежка у тебя в батарее — не дай бог… Мне, что ль, твоему полковнику Вечтомову рапорток подать?

— Ладно уж, Кузьмич, — засмеялся командир батареи. — Вот возьмем Данциг — и, слово артиллериста, шницеля будем есть…

Солдаты засмеялись.

— Товарищ гвардии капитан, — сказал разведчик в немецкой плащ-палатке, облизнув ложку и сунув ее за голенище сапога. — У вас старшина жмот большой, точно… Вчера сахару у него попросил — с отдачей, так он, Мануйлов-то ваш, с копыт долой… Было помер от жадности, ага!

— На даровщинку вы, пушкари, мастаки, — сказал Горбатов.

— Нет, напрямик через этот плац — не тот шанец, — сказал Борзов, прищуриваясь.

Понимал: треп Венера Кузьмича с пушкарями — верный признак, что ротному сейчас не до смеху… Вот уже полчаса лежала вторая рота за баррикадой из брусчатки, с которой вышибла немцев-фольксштурмовцев, солдаты — видел Борзов — даже закурили, значит, злость у них вся вышла, умаялись ребята… Нет, через эту проклятущую площадь, изрытую бомбами и снарядами, до ратуши ребята сейчас не могут идти…

Глянул Борзов на ротного — закуривал тот, уставившись запавшими глазами в противоположную стенку арки, на которой чернела обгоревшая, с эмалевым белым уголком какая-то табличка, четыре синие буквы на ней сохранились: «Д-р Ма…»

— Порубал, пушкарь? — сказал Горбатов, и гвардии капитан Хайкин виновато улыбнулся.

— Порядок, Венер Кузьмич. — Командир батареи встал, поправил шапку с вылинявшим голубоватым верхом. Вместо зеленой шинели надел неделю назад артиллерист синюю телогрейку.

— Между прочим, ратушу мы еще не взяли, — сказал Горбатов. — Может, погодить — поляки возьмут, а мы «ура» шумнем, а?..

Командир батареи промолчал. Минут сорок назад, когда возились огневые взводы, перекатывая все четыре орудия через противотанковый ров по хлипкому мостику из половых досок, вторая рота успела взять баррикаду… И, увидев бегущего по тротуару командира батареи, Горбатов отвернулся, потом молча пошел под арку.

Обидевшись на такую встречу, Хайкин приказал своим разведчикам принести завтрак с батарейной кухни…

— Вот что, начальник, — сказал Горбатов, глядя сверху на низенького артиллериста. — Заберу я у тебя людей, что твои пушчонки тягают на добровольных началах… Ты уж обедай тут, я один ратушу возьму, понял?

— Бери, — сказал Хайкин, и его загорелое, с шелушинкой на смуглых щеках лицо покраснело…

— Возьму.

— Бери, бери.

— Взаимодействие, — негромко сказал гвардии рядовой Борзов, и ротный резко повернул к нему голову («Ага, дошло, Веня…» — усмехнулся про себя Борзов, делая скучное лицо).

— Рядовой Борзов!

— Слушаю, товарищ гвардии капитан!

— Ты… ты брось, понял?!

— Так точно, товарищ гвардии капитан! Рота возьмет эту ратушу согласно вашего приказу, так точно!

— Помолчи уж… кочколаз, — сказал Горбатов, вздохнув. Он уже злился на себя, что обидел Хайкина… Вторую неделю батарея огоньком роте дорогу чистит, пушкари вымотались вчистую, пушку катить — не автомат нести на плече, а тут всю дорогу катят парни… Нет, собачий свой характер надо унять Горбатову. И чего взъелся на Семена?.. Это же просто счастье подфартило сейчас роте, что немец с баррикады драпанул. А если б немца было не взводишко фольксштурмовцев, сопливых мальчишек да старых хрычей, а рота кадровиков?.. Без огня пушкарей Семена пустил бы немец кровушки роте, уж точно… Но вот что сейчас примозговать толковое, когда танковые взводы Марка Гриднева по приказу Волынского жмут на соседней улице, поляков поддерживают, а?.. Сунуться роте прямиком через площадь, верно ведь Николаич зудит, не больно мудра затея… Половины роты не останется потом… Нет, надо чего-то делать по-умному, так дело не пойдет — дуриком переть через площадь…

— Не, тут надо сбочку лезть, флангом рвать к ратуше, — сказал Борзов, доставая из кармана телогрейки белую пачку трофейных сигарет.

Горбатов молча выудил сигарету. И гвардии капитан Хайкин, улыбнувшись смущенно, взял у Борзова сигарету.

— Ты ж не куряка, — усмехнулся Горбатов.

— С таким главнокомандующим и пить начнешь…

— Ла-адно, обидчив больно стал, — сказал Горбатов, и оба улыбнулись, хотя сейчас же постарались сделать лица серьезными…

Хайкин покашлял, отбросил сигарету.

— Пакость немецкая…

— Интеллигентик, — сказал Горбатов.

— Любезный мой товарищ от станка… Интеллигенция, к твоему сведению, пшенную кашу из солдатской кухни зарабатывает честно, — сказал Хайкин, достал из кармана телогрейки карамельку и бросил в красногубый рот. — Рокоссовский — тоже интеллигент, товарищ начальник, командарм наш — типичный интеллигент… И вообще, Венер Кузьмич, без интеллигенции жизнь стала бы такой тошной, скучной… Нет, ты начальник, еще от своего станка не далеко ушел…