Тодор Кондов - Передает «Боевой»

Офицер пожал ему руку:

— Я сообщу, что ты исправился. Разрешаю тебе уйти. Если подведешь меня, пострадаем оба, Ильо.

Солдат лежал, закинув руки за голову. «Да, большевики отнимут миллионы у миллионеров, а раз так, все станут равны. Пусть даже не раздают миллионы. Пусть только дадут человеку возможность иметь хлеб от молотьбы до молотьбы. Пусть будет хотя бы полкилограмма сахара на человека в год. Пусть не будет долгов в записной книжке Желювия, долгов фельдшеру. Не будет недоимок… не будет лесных штрафов…

Чудес на свете не существует. А большую правду вижу. Он показал ее мне. Если его оправдают, значит, не совсем он был прав. Если осудят, значит, верно было все, что он сказал на процессе…»

Елизавета Пеева перебирала фотографии Александра.

Для нее он уже был человеком обреченным. Его ждала смерть. Никакого чуда не произойдет. Ведь чудес не бывает. Тот, кто шел на Голгофу, сошел после смерти с креста, пронесенного на израненных плечах через толпу головорезов. Саша тоже воскреснет из мертвых, но не по божеским законам, а по законам правды.

Елизавета никого не искала. Понимала, что процесс будет идти при закрытых дверях. Кого просить о разрешении присутствовать на нем? Никто не обращал внимания на ее просьбы. Она сидела дома и слушала шуршание неопавших листьев, шум реки, свист ветра и стук дождя по железному подоконнику. Мир — это шум, голоса, надежда и борьба. И смерть. Лучшие уходят. Остаются миллионы хороших, но они обречены, потому что существует рабство. Сашо хотел уничтожить рабство и потому должен уйти из жизни.

Елизавета была тысячу раз благодарна Никифорову. Он звонил по телефону, хотя знал, что их разговоры подслушивают, сочувствовал, желал быть мужественной. Его взволнованный голос выдавал благодарность Сашо, который не выдал никого из своих боевых друзей. Никифоров был в стороне от процесса, но он был из тех, которые наверняка сядут на несколько лет в тюрьму. До падения фашизма.

Ей хотелось, чтобы кошмары исчезли, хотелось проснуться утром и увидеть внизу, под тополями, танки с пятиконечными звездами. Лукаво улыбаясь, Сашо открывает дверь и произносит:

— Я говорил тебе, что мы их встретим.

Это чудо могло бы и произойти. Елизавета причисляла его к тем единственным чудесам, которые были возможны и нужны. Но возвращение Александра рисовалось только в ее воображении, было ее мечтой, которой не суждено было сбыться. Никифоров сказал по телефону:

— Твое известны причины, по которым я нахожусь в стороне от процесса. Это кураж, Елизавета! Если можешь, передай мой привет ему и остальным товарищам!

Передать привет. Как? Она не могла попасть ни на суд, ни в тюрьму. Адвокат воскликнул:

— Мадам, вы не вправе требовать от меня, чтобы я сел в тюрьму заодно с вашим супругом! У меня семья, мадам!

Елизавета сидела у окна и молчала часами. Целыми днями. А по ночам плакала. Временами видела Сашо, выпрямившегося за письменным столом. Вот он кричит ей.

— Слушай, помоги мне, а то я не закончу и до завтрашнего утра.

В суде Маруся видела Ивана лишь мельком.

Этого было достаточно, чтобы дать дорогу слезам. Что из того, что отец учил ее не плакать даже тогда, когда умираешь, даже когда убивают кого-то на твоих глазах, даже когда сердце разрывается от боли. Она не могла не плакать! Привела Руменчо на последнее свидание с отцом. Она отправлялась с группой в концлагерь.

Охранник с сочувствием смотрел на нее:

— Не реви! Молодая еще, найдешь себе другого. Этот отправил тебя в лагерь! Себя не бережешь!

Поезд несся на юг, а она, сжавшись, сидела на деревянной скамье, убитая предчувствием самого страшного.

Процесс продолжался. Заслушивались показания свидетелей по делу. Прокурор пытался выжать из агентов, нанятых следить за Пеевым, то, чего они никогда не видели. Те клялись, что видели Никифорова и Пеева вместе.

— Разве это такая уж тайна, господа? В тот же день, о котором идет речь, я был и с господином генералом Миховым.

Михов глядел вниз.

Полковник нервно зазвонил:

— Мы вас не спрашиваем, с кем вы еще были.

— А я говорю, что в один и тот же день был с двумя генералами, и не в порядке вещей считать двух за одного. Один из них столько же виновен, сколько и другой! — громко проговорил Пеев.

Допрашивали Ивана Владкова.

— Видите ли, господин председатель, я ни в чем не виновен, чтобы прикидываться наивным и просить милости. Скажу вам прямо, я военнослужащий, я болгарин и люблю свое отечество. То, что я делал, я делал для Болгарии. Я ведь не знал, что в вашей Болгарии наказывают за патриотизм. В нашей Болгарии будут наказывать за такое предательство, как ваше.

Мария Молдованова оказалась слишком твердым орешком для председателя. Она умело подхватывала вопрос, притворно соглашалась с допрашивающим и потом неожиданно наносила удар. Ее спросили, как она оценивает свою работу.

— Для меня все это кошмар. Я виновата, потому что поверила провокатору. Этому пигмею Манолу. Потому что доверила судьбу Эмила Попова человеку, у которого на уме одни только пакости. Я виновата в том, что не успела ускользнуть. В этом моя вина, господин председатель.

Прокурор крикнул:

— Запротоколировать. Свидетельница угрожает, что путем вооруженной борьбы свергнет нашу власть.

— Да что вы! Я говорю о борьбе в классическом смысле слова.

— Молдованова, без циркачества! — зло бросил председатель и посмотрел на прокурора, который рассеянно рассматривал слушателей. — Не увертывайтесь!

— А что делать?! Позволить вам обвинять меня в несуществующих провинностях? У меня одна вина: плохо знала тактику борьбы.

Эмил Попов тихо зааплодировал. Прокурор показал на него пальцем:

— Подсудимый, поведение в суде обязывает…

Эмил поклонился:

— Извините, не сдержался.

Дед Димитр вытирал слезы:

— Ну и ребятишки! Что за молодцы! До чего ж лютые в бою!

Стоянка улыбнулась Марии, но когда подошла ее очередь давать объяснения, поглядела на председателя суда и подняла руку, грозя ему:

— Ученый человек, звезды от плеча до плеча, а он все еще не знает, что мы жизнь свою прожили бедняками, бедняками и останемся, но за правду душу отдадим. Вот она, берите ее!

Процесс, по оценке Пеева, подходил к заключительной своей части. Он видел солдата, посмотрел в его потемневшие глаза и понял все. Как не благодарить юношу, который признал его правоту! Один подпоручик из охраны встал по стойке «смирно», когда подсудимые проходили в комнату для задержанных.

Пеев отвечал на вопросы. Рассказывал о своих намерениях. Хотел показать суть тех, что сидели в зале, и все это ради солдата.

Одна интересная подробность произвела впечатление на солдата, который охранял подсудимых. Он заметил взгляд Эмила Попова, устремленный на Анну.