Тодор Кондов - Передает «Боевой»

Господин председатель, это мое понимание находит подкрепление и другим важным обстоятельством, а именно: Болгария не заключала военного союза с Германией и не находится в состоянии войны с Советской Россией, чтобы было возможно объявлять как разглашение государственной тайны предъявленные нам обвинения.

Кочо Стоянов покинул зал.

— Спрашивается, какой из двух сторон в гигантской борьбе между Германией и Советским Союзом следует помогать, чтобы сохранить нашу независимость? Понятно, что необходим разгром фашистской Германии!

Прокурор вскочил, крикнул:

— Подсудимый, вы оскорбляете наших союзников!

— А вы оскорбляете болгарский народ!

Председатель суда сильно нажал на звонок:

— Вы лишаетесь слова, Пеев!

— Я буду говорить, господин председатель! Когда меня поведут на расстрел, ружья будут салютовать моей смерти и залп будет услышан от Белого моря до Черного. Когда я умру, я буду говорить своей смертью живым, и они узнают, почему меня убили!

Эмил Попов стоял прямо у скамьи подсудимых. Лицо его было спокойным.

— Вижу, даете последнее слово. Но почему последнее? Я не замолчал, господа. По эфиру еще носятся мои точки и тире. Вы разве не слышите их, господин Гешев?

Полицейский вышел из зала.

Нужно потребовать вернуть арестованных и подсудимых к нему в Дирекцию. Откуда он знает, что этим утром из Дрездена раздался тревожный телефонный звонок?

«На территории Болгарии работает мощная передаточная станция на волне девятнадцать метров. Засеченная радиостанция находится в районе от Северо-Восточной Болгарии до Софии. Кроме двух засеченных передач, других сведений нет. Работа проводится неизвестным нам кодом».

Неужели Эмил Попов знает, кто новый радист и кто новый руководитель разведывательного центра СССР в Болгарии?

Десятки ночных допросов. Десятки ночей пыток. Десятки обманов. Десятки агентов. Всевозможные комбинации. Всевозможные попытки проникнуть в тайны разведки, которая работала умно и методично. И ничего. Арест доктора Пеева показал только огромную бездну, над которой стояло государство.

Гешев пошел в пивную «Чайка» и спрашивал себя, не были ли все мечты о власти, все комбинации с Кочо Стояновым напрасными. И не время ли для более серьезного дела.

Выпил кружку пива. Вторую. Третью. Остановился. Не хотел напиваться. Ему нужен трезвый ум, спокойствие, деловитость. Взял на стоянке машину фиат с газогенератором. Сел рядом с шофером:

— Послушай, ты не знаешь, где находится контора братьев Манукян, менялы Манукян?

Шофер свистнул:

— Продажа или покупка, господин?

— А пулю в затылок не хочешь, дорогой?

Шофер замолчал.

Фиат остановился перед домиком на углу бульвара. Табличка «Братья Манукян, бижутерия». Вошел.

Армянин встал. Поклонился. Этот человек давно не выходил на улицу.

— Приказывайте, ваше благородие! Приказывайте, господин начальник!

Это «ваше благородие», привезенное из России, где армянин был богат и почитаем, а здесь делал дешевые побрякушки для дам сомнительного поведения, как-то размягчило Гешева. Он сел.

— Манукян, здесь нас никто не услышит?

— Никто, господин Гешев.

— Манукян, сколько стоит золото? Килограмм?

— Около миллиона, господин Гешев. Грамм стоит девятьсот левов.

Манукян смотрел на полицейского не мигая. Неужели этот господин пронюхал что-то?

— Манукян, я, дам тебе денег. Сколько золота найдешь, столько и купишь. В банкнотах тебе отсчитаю. Хочу иметь золото в монетах.

Армянин развел руками:

— Очень трудно… И все же…

— Ты высчитай свою прибыль. Я и за нее тебе отсчитаю. Мне нужно скоро, очень скоро. Килограмм, два, три, десять. Понимаешь? И еще кое-что ты должен понять: если проболтаешься, череп раскрою.

— А если криминальная меня случайно поймает?

— Это касается меня. Но не пытайся скрыть за моей спиной остальные свои сделки, слышишь? Лева не увидишь, если используешь меня как ширму.

Двумя днями позднее Гешев вошел в кабинет одного из статистиков народного банка. Они были близки во время студенчества в Италии. Полицейский знал «пятнышки» в его поведении и потому держал его в руках. Предложил сигарету, чтобы выглядело так, будто он хочет разговаривать по-приятельски. Не улыбался — не было настроения.

— Так вот, коллега, не будешь ли ты так любезен сказать мне, что будет с тобой, если разболтаешь одну тайну? Если даже поделишься ею… со своей женой?

Чиновник сразу понял, о чем пойдет речь.

— Я не присягавший эксперт-счетовод, но служебные тайны храню, потому что это мой хлеб, Никола.

— Тогда объясни, какими неофициальными путями можно отправить в Швейцарию немного денег.

— Наш лев не котируется нигде, Никола.

— А золото не мертво?

— А как будут отправлены деньги… на вклад?

— Разумеется, на вклад.

— Да, только Швейцария. Но через Стамбул, Никола. Немцы могут конфисковать золото и…

— Так, так… Тогда не прогулялся бы ты до Стамбула? Не бойся, если тебя попробуют ограбить, коллеги из Анкары оградят тебя от мошенников. Обещаю тебе компанию из своих людей. Они поедут с тобой так, что ты не заметишь их.

Чиновник понял, что все это касается суммы, превосходящей его практику:

— Боюсь там только воров.

— Все будет устроено. Так ты понял, что все это тайна? Я ухожу. Придешь ко мне завтра под вечер в Дирекцию. Для паспорта дай мне две фотографии. Не надо, чтобы их видели в документации Дирекции, — будто ты и не выезжал из Болгарии. Понимаешь…

— Уж очень все запутанно, Никола. Скажи правду.

— Не спрашивай. Знаешь ведь, что не скажу.

Чиновник усмехнулся:

— Если бы мне иметь от этого хоть что-нибудь…

— Может, и ты получишь что-нибудь.

— Мерси, мерси. У меня есть сто тысяч… только вот с золотом не знаю как…

— Это твое дело. Ничем не могу тебе помочь. Найдешь золото, дам и тебе возможность вывезти его.

— Мерси. А таможня?

— Приготовь такие документы, чтобы вклад стал действительным и чтобы он был недоступен ни господу ни черту. Только мне или человеку, который будет знать вписанный в договор с банком мой пароль. Обыкновенная подпись и пароль.

— Будет сделано.

— Тогда завтра ко мне. Понял? И помни, я требую сохранения тайны. В противном случае поплатишься головой. Я тебя не запугиваю. Говорю правду. Мои люди найдут тебя, куда бы ты ни скрылся. Если будешь работать честно, и тебе перепадет.

Гешев шел по мрачной разбитой улице. Спотыкался о кирпичи. Он острее других чувствовал, что времена меняются. Лучше других понимал, что тучи сгущаются. Знал, что в настоящий момент еще есть кое-какие шансы спастись от большевизма, но не было никого, кто дал бы ему силы и власть.

Гешев решил работать, как и прежде. Коммунисты должны умирать. Он знал, что подобный способ борьбы бессмыслен, что в нем одна жестокость, и это в какой-то степени успокаивало его. Как-никак Гешев воюет против большевизма! Но приготовился в любой момент вскочить на коня. Пройдет какое-то время, и он покинет Болгарию.