Тодор Кондов - Передает «Боевой»

В тот же час Говедаров связался по телефону с Филовым и протестовал против отказа подписать указ о замене смертного приговора на пожизненное заключение. Богдан Филов усмехался в трубку и мягко отбрасывал нападки Говедарова. Он знал, что делал. Да, тремя меньше. Это уже хорошо.

— Господин Говедаров, проверьте в тюрьме. Думаю, что с ними покончено. На вчера было назначено. Да, да. Мы справедливы. Мы ведь государство.

Говедаров смотрел в землю и плакал. Он один из немногих людей, которые сознавали ужас подобных историй. Говедаров видел конец системы. Он знал, что за человек доктор Пеев и что теряет нация с его смертью, и понимал, что теряет Болгария не только с поражением, которое близко, но и с гибелью таких людей.

Ему пришло в голову обратиться к начальнику школы офицеров запаса. Они друзья. Пусть генерал не согласится привести в исполнение смертный приговор на своем стрельбище. Генерал поднял трубку, помолчал секунду-другую, потом произнес:

— Говедаров, знаешь ли… Мне кажется, что в этот момент внизу раздаются звуки залпов. Да, да, прости их господи. Наверно, так…

Туннель.

Напротив казарма. Трое идут, чувствуя плечи друг друга, чувствуя, как тяжелеют ноги, как они подкашиваются, как стеснено дыхание. И упадут одновременно все трое, если переступят еще шаг вперед. Их силы на пределе.

За ними — дула взвода для приведения в исполнение смертного приговора. Солдаты стоят прямо. Они бледны. Солдаты видели их лица и высоко поднятые головы. Видели фальшивую смелость офицера, который командовал взводом. Видели суетливость взводного подофицера, вздрагивающие руки подпоручика.

Слышали, как поп мямлил перед солдатами:

— И смерть, которую вы воздаете, чада мои, есть возмездие, и бог оправдает вашу десницу, ибо именем бога вы воздадите смерть врагам царя и отечества и божьего престола…

Слышали шепот обступивших прокурора офицеров и голос какого-то немца, который говорил на своем языке:

— У меня нет никакого желания ждать чьих-то дополнительных распоряжений… через две минуты…

Две минуты!

Кто-то связывает троим руки. Другой пытается завязать глаза. Хотят накинуть на голову мешок. Эмил Попов пожимает плечами и усмехается:

— Я без него не испугаюсь, господа. Пусть смотрят. Закрывайте лучше себе, когда наши отправят вас на этой машине.

Владков тряхнул головой, чтобы смахнуть слезы, предательские слезы.

— Мешок на голову?! Прошу вас, не будьте смешны. Ведь умирают коммунисты!

Доктор Пеев закрыл и снова открыл глаза:

— Делайте что хотите, господа. Но мешок не нужен. Умирать не больно. Больно, когда остаются жить такие, как вы.

Священник подошел исповедовать грешных рабов божьих:

— Покайтесь, чада божьи… ибо смерть есть…

— Поп, мы так исповедовались в Дирекции полиции, что, как улетим на небо, нас тут же произведут в ангелы, чтобы пугать тебя в ночное время, — с усмешкой проговорил Эмил.

— Отче, не трудитесь. Солдатам вы говорили, что им простится грех, после того как они убьют нас, а нам, если покаемся. Им лжете или нам… или вообще все только ложь? — бросил Владков.

— Отче, прошу вас! Я коммунист! Будьте любезны, отойдите.

Прокурор читал сокращенный текст приговора.

Эмил перебил его:

— Не «за антигосударственную деятельность», а за деятельность против государственных мерзавцев…

Доктор Пеев терпеливо слушал. Прочитали и его приговор.

— Благодарю. Формулировка плохо сделана. Таких юристов надо лишать удостоверения о высшем образовании.

Владков громко заявил:

— Товарищи солдаты! Слышите, какими небылицами набивают голову таким, как вы?

Официальные лица заняли безопасную позицию. Поручик заметил, что один кандидат в подофицеры низко опустил голову.

— Сейчас же покинуть туннель! Передать оружие и марш под арест!

Солдат передал оружие фельдфебелю и повернулся кругом. Но неожиданно остановился — за ним неслась песня:

«Тот, кто пал в борьбе за свободу…»

Послышался истерический крик: «Огонь!» Раздался нестройный залп.

Солдат наклонился, взял горсть земли и сжал ее в ладони. Покачнувшись, вышел наружу. Медленно расстегнул ремень. Снял фуражку. Прошел мимо куста еще цветущих хризантем у отвесного склона. Наклонился и высыпал землю около цветов.

— Вечная память героям, — прошептал он и пошел под арест.

Он лежал на нарах и шептал:

— Свершилась… Теперь я знаю, кто убийца, а кто человек из народа.

Лежа на нарах, он услышал второй залп. Значит, взвод стрелял плохо. Значит, солдаты пожалели осужденных. Почему же тогда не стреляли, дьяволы? Зачем мучили осужденных? Он вскочил. Бросился встречать взвод. Солдаты шли по опавшим листьям. Молча курили. Бледные, с осунувшимися лицами.

— Почему они ушли из жизни? — спросил солдат.

Кто-то положил ему руку на плечо:

— Иди сюда. Иди, я скажу тебе, почему они ушли. И скажу, что нужно делать отныне и в будущем.

Восьмого сентября сорок четвертого года Елизавета Пеева скорым поездом уехала из Пловдива.

Страну завертел вихрь событий. Елизавета спешила приехать в Софию до прибытия советских товарищей: хотела привести в порядок квартиру. Ей было известно, что с пятого сентября там не был ни один агент, ни один офицер из людей Делиуса. После вынесения приговора квартира была опечатана.

На станции никто не встретил Елизавету. Она шла по мертвым улицам столицы мимо вагонов, брошенных бастующими трамвайщиками, мимо безлюдных домов. Разминулась с полицейскими. Те спешили куда-то, нагруженные пулеметами и гранатами у пояса. Никто никого не искал. В столице напряжение чувствовалось особенно сильно. Она шла, сгибаясь под тяжестью багажа. Елизавета знала, как развивались события. Знала, что произошло в последние десять дней: о войне с СССР, о погромах во имя Багряновской «демократии», о попытках Муравиевых «спасти» государство. Она приехала в Софию, чтобы встретиться с Сергеем Петровичем Светличным. Знала, что или он, или кто-нибудь из его боевых товарищей и друзей Сашо придет к ней. Она шла к себе домой, чтобы встретиться во имя памяти Сашо с его боевыми товарищами.

Не было сына: Митко уехал в командировку в Асеновград. Он начал замещать отца, включился в борьбу партии в Пловдивском округе. Сын шел по пути отца с ясным сознанием того, что ждет борцов. И вот его нет. Она беспокоилась о нем, потому что у нее не было никого, кроме сына и партии.

Она не знала, что он вернется десятого, что остановится перед ней сияющий, онемевший от радости, счастья. Будет пытаться объяснить что-то. Потом притянет к себе девушку и забормочет:

— Мы… решили пожениться.

Елизавета не знала, что закроет глаза и увидит далекий милый образ Сашо, когда он спрашивал ее, считает ли она, что может жить без него. И в то же время… впрочем, она не хотела вспоминать ноябрь сорок третьего года, когда, обезумев от мук, повторяла его фразы, его слова его мысли… Она сожмет руку девушки, обнимет сына и всеми силами постарается не заплакать. Потом скажет: