Тодор Кондов - Передает «Боевой»

Гешев ни словом не обмолвился о докторе Пееве, хотя в тот же день был готов арестовать его. Министр внутренних дел тотчас же уведомил полковника Ерусалима Василева и Симеона Бурева. Те стали звонить по телефонам.

— По нашему мнению, господин Пеев — порядочный, лояльный гражданин! — кричал Симеон Бурев, а министр не мог не считаться с ним. В сущности, и Гешев не мог не считаться с его миллионами.

— Пеев в молодости развивал усиленную коммунистическую деятельность. После возвращения из России говорил о ней с восхищением, но, возможно, это была лишь благодарность за гостеприимство русских, а потом замолчал. Он видел «рай» в России и, поскольку он честный человек, отошел в сторону, чтобы не лгать, — так объяснил его поведение депутат парламента Говедаров.

Сам министр внутренних дел, вернувшись из Германии, так сказал о Пееве: «Нет, не вижу в нем большевика».

Его страшно разозлило то, что Гешев помалкивал. Они опровергали его мнение и его точку зрения. И на следующий день, когда он рассматривал подробные данные обо всех известных общественных деятелях, которые по той или иной причине имели до недавнего времени контакты с большевиками, с представителями их дипломатической миссии или с отдельными лицами из ее персонала, снова увидел имя доктора Пеева.

Последняя встреча Пеева с советскими людьми произошла три года назад.

Действительно давно. Все это уже история. Гешев, однако, считал, что этот человек, постоянно занятый всевозможными делами, связанный с чисто правовыми вопросами частного характера, подозрительно скрытен для коммуниста с таким прошлым.

— Он должен был или, как «Цыпленок», встать передо мной на колени, или создать себе общественное алиби. А он делает нечто совсем другое.

Один агент «ходил по пятам» за доктором почти два месяца, до июня 1941 года, но данные его наблюдений никому не пригодились.

— Причину для его ареста я найду в любом случае, — грозился Гешев, а министр внутренних дел только вздыхал:

— Гешев, Гешев… и Кёсеиванов был рьяным коммунистом, но переболел — и все прошло.

«Я покажу всем вам, что значит переболеть…» — Гешев скрежетал зубами, но молчал. Для него не было ничего обиднее назидательного тона господ министров. Они, очевидно, забывают, что если он скажет «нет», то и дворец скажет «нет» при назначении их на пост министра. Особенно сейчас, когда Бекерле дал понять, что не любит доктора Делиуса и предпочитает болгарина Гешева.

Для начальника полиции «дело Пеева» являлось делом престижа. И с этим нужно было покончить как можно скорее, а если ничего не получится, Гешев твердо решил ликвидировать доктора. Еще одна пощечина тем, кто щадит этого типа… несимпатичного ему, Гешеву, по той причине, что у этого человека, впрочем, как и у всех людей, подобных ему, ясная мысль, спокойная совесть, прочная платформа, определенная цель. А у него, Гешева, всего этого нет.

Эмил Попов заметил, что за ним следят. Для него это открытие не означало ничего нового: еще ребенком он привык к полицейским «теням». Больше того, когда он убеждался, что за ним не следят, он задумывался: или он уже «готов», или предстоит «операция против него». За ним следил какой-то филер, который сам себя выдал.

Раз появляются филеры, значит, положение несколько хуже обычного. Это означает, что какие-то более определенные сведения заставили полицию следить за ним круглосуточно. Эмил начал приглядываться к посетителям мастерской, особенно к тем, кто засиживался. Да, половина филеров ремонтировала свои радиоприемники.

Белина тоже заметила филеров. Они преследовали ее дерзко: вероятно, надеялись, что женщине труднее заметить, что за ней следят. Время от времени она замечала Секлунова. Белина хорошо знала этого страшного человека. Встречались и полицейские в форменной одежде. Очевидно, те служили ориентиром — к ним подходили и под их руководством сменялись эти ищейки, когда кончалось время их дежурства.

Нет, они не обнаружили радиопередатчик. Они и пяти минут не выдержали бы: сразу же вломились бы к нему. Такая добыча сделала бы обыденную жизнь палачей праздником. Праздник? Эмил засек одну, другую и в последнее время третью радиостанции, передававшие шифрограммы, составленные на базе, аналогичной его коду — коду «Боевого». Значит, они вывели из строя какую-то группу, но не смогли победить всех коммунистов.

Эмил разглядывал «свою тень» — перемерзшего безликого пса в клетчатом пальто и фетровой шляпе. Они толком ничего не знают.

Видимо, непрекращающиеся передачи в эфире толкают их на проверку радиотехников. Но кто знает, как обстоят дела?

Хорошо, пусть так. Есть еще кое-что тревожное. «Электрон», «Камертон», «Елка» мобилизованы. Призваны из запаса и многие другие. Там явно прислушиваются, когда прекратятся передачи, и отмечают в своих списках проверенных с помощью мобилизации. Это уже другое дело. Существенное и важное. Это предотвратить трудно.

Эмил начал обходить коллег по всей Софии. «Искал» детали для «Сименса». Такие, каких ни у кого не могло быть. Даже представительство «Сименса» не поставляло этот тип. А ведь это представительство, по сути дела, было гестаповским гнездом. Эмил составлял схемы, отмечал имена и позже, когда убедился, что Гешев имеет возможность следить вплотную, ежеминутно за четырьмя-пятью людьми, засел у себя в мастерской. Он стал переделывать схему рации, чтобы ее можно было надежно прятать в тайнике.

Эмил занялся аккумуляторами и реле. Отнес их домой, но получилось так, что он не успел замуровать в стену приемопередатчик. Просто не осталось времени, да и объективные данные подсказывали, что Гешев не найдет улик против него. Действовать грубо — означало подвергнуть риску и выдать настоящего радиста.

Эмил еще не затопил печку и сердито смотрел на пол — кто-то уже подметал, но так, чтобы только показать, что подметал. А ему не хотелось этим заниматься из-за кашля. И без того смола и канифоль раздражали легкие.

Начало рассветать. Скоро филер прибежит сюда с улицы Царя Симеона и займет свой пост на тротуаре напротив. В своем донесении, разумеется, он едва ли посмеет написать: «Упустил объект между шестью и семью тридцатью пятью утра. Возобновил наблюдение за мастерской».

Эмилу даже нравилось делать свое дело на глазах у полиции. Это избавляло его от неизвестности. Раз за ним следят разные псы, значит, он действует правильно. Доктор Пеев сказал как-то по поводу новой обстановки:

— Мы с тобой не дали ни одной улики в руки полиции. Террор, следовательно, усилился настолько, что полиции уже не нужна причина. Ей нужно только решение о том, что мы подозрительны. И в один прекрасный день мы можем оказаться в Дирекции полиции.