Тодор Кондов - Передает «Боевой»

Нет, что-то есть. Она посмотрела — и, приложив руку к груди, медленно опустилась на пол.

Через какое-то время невидящими глазами стала рассматривать снимок.

Тот, кто был ей дорог, лежал на земле. Голова отдельно от туловища. Глаза широко раскрыты. На обороте снимка приклеена вырезка из газеты «Утро»:

«Обнаружен труп неизвестного. Обезглавленный наверняка является жертвой большевистских банд…»

У женщины закружилась голова. Ей казалось, что каждый шаг приближал ее к бездне. Земля ходила под ногами, словно лодка, привязанная к невидимому берегу неспокойного моря.

Она вышла в садик. Разыскала лопату. Копала долго, терпеливо. Руками выровняла стены ямы, в которую решила лечь сама. Положила туда снимок с вырезкой из газеты «Утро». Потом вынула снимок, вернулась в комнату и сняла с постели шелковое покрывало. Завернула в него снимок и положила на дно ямы.

Когда поднялась наверх, услышала шум автомобильного двигателя. Кто-то с топотом поднимался по деревянной лестнице. Гешев резким движением открыл дверь. Остановился на пороге. И в тот же миг комната провалилась куда-то, наполнившись его страшным смехом.

«Цыпленок» сидел в конспиративной полицейской квартире в доме одного генерала запаса.

Вид Гешева перепугал его: в глазах снова появилось что-то зверское. Гешев обычно выглядел так, когда вел следствие. «Цыпленок» на собственной шкуре испытал его гнев. Вот эта тупая злоба и сломила его, породила в сердце животный страх. Возможно, именно поэтому он и сдался. Гешев буквально смял, уничтожил его. Как найти в себе силы освободиться от этого страха?

— «Цыпленок», я хочу напиться, — произнес Гешев и тяжело вздохнул. — Я приказал принести шампанское.

Он опустился в кресло. Закурил сигарету. Улыбнулся так, что у агента по всему телу побежали мурашки.

— «Цыпленок», скажи, выйдет из меня премьер-министр? Всю эту свору красных я за одну ночь отправлю на тот свет вместе с детьми, бабками. И конец. Спокойствие. Надену белые перчатки и буду брать от жизни все. Неужели я не сумею привлечь на свою сторону царя? Ведь я же поддерживаю трон? Да еще так. Тысячи делиусов гроша ломаного не стоят. Уж я-то знаю, как заткнуть им рот.

Пробка глухо выстрелила. Белоснежная пена облила Гешеву руки. Но она быстро исчезла, и они снова стали кирпично-грязными.

— «Цыпленок», если нас победят, ты спасешь меня. Ты коммунист, тебя эти красные дьяволы знают. А я буду скрываться, пока ты не выхлопочешь мне какой-нибудь мягкий приговор. А если победим мы, я сделаю из тебя короля писак. Короля, слышишь, ты, душегуб?

Агент, обливаясь холодным потом, заставлял себя улыбаться. Он знал, что одна-единственная допущенная им ошибка сделала его игрушкой в руках этого человека-сатаны. Ошибка была простая, элементарная: он почувствовал страх за себя, за свою жизнь. А сейчас он боится больше, чем раньше. Правда, может быть, так легче. Легче для совести. Ложь ведь всегда облегчает жизнь. Это своеобразный наркотик.

— «Цыпленок», а теперь за работу. Докладывали мне, что ты здорово завертел все в Еникьое. Откровенно говоря, ты мне очень симпатичен.

«Симпатичен! А знает ли этот человек, каких нервов стоила ему борьба с партийным руководством заключенных концлагеря? Сколько усилий потребовалось, чтобы развалить их организацию, завуалировать все это идеологическими разногласиями с остальными партийными работниками — заключенными концлагеря»?

— За работу, «Цыпленок». Благодарю тебя за Антона Прудкина. Большое дело провернул ты с этим опасным человеком. Если еще сделаешь нечто подобное, озолочу тебя, а если придут красные, они сами изберут тебя королем писателей-коммунистов. С завтрашнего утра начнешь искать способы обнаружить советских разведчиков. Обойдешь всех радистов и будешь нащупывать связи. От них до радиостанции — один шаг. И запомни, если даже тебя схватит Делиус, прикусишь язык! И господь бог не должен знать, что я интересуюсь радиостанциями большевиков. А Делиусу я тебя не отдам. Слышишь?

Игра с «Цыпленком» представляла собой нечто более значительное, более серьезное, чем обычная провокация, но полицейский ни с кем не делился своими планами. Он станет потирать руки только тогда, когда почувствует, что успех близок. И этот дьявольский успех не за горами.

Если он сумеет поймать советских разведчиков, в руках у него будет новый козырь, с помощью которого он прижмет царя к стенке и спросит, кто же, в сущности, истинный защитник династии. Полицейский понимал, что каждая разведка рассчитывает не на одну группу, если речь идет о работе в тылу противника.

— Отныне, «Цыпленок», будешь заниматься только этим. Но смотри как следует, слышишь! Провалишь меня, я провалю тебя, глазом не моргну! Ясно? Ты знаешь, как я умею сдирать кожу.

Озадаченный агент кивнул. Ему стало ясно, что полицейский задумал нечто грандиозное. Что это — пока неизвестно, но выполнять надо. Надо. Стоев уже привык не задавать лишних вопросов.

Интересные данные представил Любен Секлунов — агент, которого Гешев очень ценил, вероятно, потому, что тот был находчив и смел и в то же время недостаточно умен, чтобы занять его место. Секлунов знал массу подробностей об Эмиле Попове, проживающем на улице Царя Симеона в доме номер двадцать пять в отдельной двухкомнатной квартире. Он мог подробно описать паркет, меблировку, книги в библиотеке, привычки Белины Поповой и Эмила. Он следил за тридцатью работниками «Эльфы», имел точные сведения об их житье-бытье и о том, как они заботятся о своем техническом руководителе Эмиле, когда тот болел (он жил с одним легким). Секлунов мог привести десятки случаев, доказывавших политическую лояльность и непричастность радиотехника к коммунистам.

Гешев остался доволен стараниями Секлунова:

— Итак, ты на правильном пути. Ты сказал, что, когда он сидит за столом, руки его словно играют на рояле. С завтрашнего дня с двадцатью филерами начнешь неотступно наблюдать за этим человеком. Все время. Везде. Упустишь его из виду, башку отрежу.

Секлунов развел руками:

— Как прикажете, но я уверен, что это пустой номер.

— Секлунов, в Софии сотня радиотехников. Двадцать из них — мои люди. Двадцать — способны служить кому бы то ни было… Вот, «Цыпленок», я и проведу под носом у Костова одну операцию.

Гешев замолчал, предложил ему сигарету, закурил и облокотился на спинку стула.

— За истекший год я мобилизовал в воинские части, находящиеся вне Софии, почти семьдесят радиотехников. А радиостанция продолжает работать. Значит, нам предстоит проверить меньше десяти человек. Шесть уже в армии, а радиостанция работает. Четырех я лично проверил. Остаются Эмил Попов и тот простак. Посмотри его имя, а то я забыл. Или кто-то, заброшенный извне, во что я не очень-то верю. А путь к раскрытию этого дела можно намного сократить, если один цыпленочек запоет так, как я его научил.