Александр Сытин - Мертвые всадники

Ханум покраснела и улыбнулась, а Кадырбай поцеловал ее и пошел спать.

2

Огонь полей

Небо стало светлым, и ясные лучи месяца померкли. Гомон птиц на старом карагаче разбудил Селима, и он высунул голову из-под одеяла. Летом он всегда спал здесь, на дворе, около наполненного водой хауза. Здесь было прохладнее. Поверх плоской крыши соседа ему был виден невысокий минарет, весь обложенный зелеными и синими изразцами. На круглом куполе минарета аист свил такое большое гнездо, что сверху всей башни минарета торчали сучья. По целым часам стоял он на одной ноге, и Кадырбай называл его сарбазом (часовым), потому что он хлопал клювом так громко, что его было слышно на базаре. Лист распустил большие белые крылья и медленно скользнул вниз. Сейчас же над гнездом выставилось несколько голых голов с длинными клювами. Вот между колонн минарета показался мулла. Он всегда начинал первым утренний призыв к намазу (молитве). Он слегка перегнулся через перила, поднял руки к небу и запел. Потом в одной, потом в другой стороне с дальних минаретов откликнулись муллы, и монотонные голоса стали перекликаться в прозрачном свежем воздухе.

Изразцы минарета загорелись малиново-красными пятнами утренней зари, и небо стало сразу глубоким и синим. Солнечные лучи осветили синий изразцовый купол, так что стала видна каждая трещина; и сук гнезда, и белая одежда муллы, и его синяя борода стали красными.

Где-то заскрипело колесо арбы, на улице послышался голос пешехода, и кишлак проснулся. Началась обычная жизнь.

Селим встал, чтобы итти к хаузу умываться, и подумал, что надо не забыть сказать отцу убрать в сарай деревянный плуг, который лежал в углу двора. Как вдруг на улице послышался говор, потом крик нескольких голосов, и кто-то застучал в калитку с улицы, отчаянно закричав:

— Кадырбай, джурада кельды! (саранча пришла).—Потом раздался топот ног по улице и плач женщины в соседнем дворе. Селим набросил на себя халат. Из дома выскочил заспанный Кадырбай и спросил:

— Что он сказал?

— Джурада пришла, повторил Селим дрогнувшим голосом, и Кадырбай бросился к воротам, а Селим последовал за ним. Изо всех ворот выскакивали люди и бежали бегом, сами не зная за чем, а из открытых ворот слышался плач женщин. Хотя поля и бахчи были кругом всего кишлака, но все бежали в ту сторону, откуда было видно бекство Мугафара.

Сейчас же за кишлаком начинались поля кукурузы. Здесь все дышало покоем и свежестью. Ломкие стебли кукурузы тянулись выше роста человека, а на острых длинных листьях сверкали слезы ночи. Дальше росла джугара (кормовой злак). Ее мягкие белые стволы, как будто вылепленные из теста, подымались на целую сажень от земли и заканчивались нарядными белыми шапками, слепленными из белых мягких зерен.

Назойливая трещотка ночного сторожа, сгонявшая мелких птиц, умолкла, и бала, охранявший джугару, присоединился к толпе.

Кадырбай свернул в сторону.

Отсюда открывался далекий вид. Долина уходила вниз, и на горизонте синели тополя бекства Мугафара. Люди сказали правду. От соседнего амлекдара двигалась по воздуху черная туча, и по полям ползла за нею огромная тень.

Это была джурада.

Черная туча отливала на солнце серебром. Это блестели крылья джурады. Как кусок черной материи, растягивалась она по воздуху над цветущими обработанными бахчами чарджуйских дынь, и там, где куски этой черной тучи падали вниз, зелени больше видно не было.

С поля, к краю холма, выбегали жители кишлака и с молчаливым отчаянием смотрели на гибель трудов своих. Вот обрывок черного волнующегося клуба распластался в воздухе, сразу застлал все бахчи внизу, и все ясно услышали треск, шелест и грозный шорох...

— Теперь дынь нет, джугары нет, — медленно сказал кто-то, и толпа молча продолжала смотреть на поля. Какой-то декхан обернулся назад и показал рукой в небо.

Над целым полем нависла сплошная стая розовых птиц. Это были розовые скворцы. Они воинственно кричали, а потом, растянувшись в правильные ряды, бросились на джураду. Они били саранчу клювами, и как только джурада подымалась на воздух, пернатые бойцы бросались навстречу и с быстротой молнии поражали врага. Скоро половина стаи вернулась назад. Вся грудь красивых птиц была покрыта кровью саранчи, и скворцы стали плескаться и брызгаться в арыке, а когда вторая половина стаи вернулась назад купаться, то птицы первой, еще мокрые, бросились вперед, и бой не прекращался ни на одну минуту.

Целое облако джурады загудело куда-то кверху, но скворцы преградили ей дорогу, и когда саранча поднялась очень высоко, вверх над головой жителей, скворцы последовали за ней, и битая джурада дождем посыпалась сверху на поля.

Селим смотрел, как очарованный, на эту борьбу, но когда взглянул на отца, то увидел у него на глазах слезы. Селим испугался и зарыдал, обхватив ноги отца, а он взял сына на руки и пошел домой.

Возле кишлака им встретился сам амлекдар (начальник области) на белом коне, в золотом парчевом халате. Он ехал смотреть джураду. Его окружала толпа сарбазов (солдат), вооруженных ружьями. Тут были старики и юноши, которых амлекдар взял в сарбазы на всю жизнь за разные преступления и неплатеж подати.

Кадырбай сошел с дороги, низко поклонился и вспомнил, что ему надо платить этому самому амлекдару подушные и за себя, и за жену, и за Селима, а иначе амлекдар через три дня возьмет его в солдаты, и жена с сыном умрут с голода.

Приближаясь к дому, они услыхали по всему кишлаку плач, как по покойнику. По дороге сельчане рассказали, что новый бек приказал взять своим закятчи большую подать, так как джурада съела весь его хлеб. Кроме того, амлекдар взял несколько человек в солдаты за неплатеж податей. Богачи не берут в батраки даже за четвертую часть урожая, так как испугались джурады, и теперь все решили заняться торговлей.

От этих новостей в первый раз в жизни кроткое лицо Кадырбая стало мрачным, и глаза приняли решительное выражение. Он пошел быстрее и, как только вошел в дом, приказал ханум запереть ворота и не впускать никого. Потом он влез сперва на одну кучу пшеницы, потом на другую и выбросил печати закятчи. Бедная ханум заломила руки от страха, но Кадырбай приказал ей принести мешки и стал с Селимом насыпать в них пшеницу. Когда мешки были наполнены, Кадырбай сказал:

— Ханум, все подати должны собираться согласно корана, но уже давно бек, амлекдар и и закятчи берут, сколько хотят, и, чтобы не умереть с голода, мы уйдем отсюда. Не плачь, свет моих очей, возьми котел, барана, одежду и полмешка пшеницы. Остальное я все продам.

И Кадырбай пошел к чайханщику.

Он спешил, потому что завтра придет закятчи, и солдаты амлекдара будут ловить Кадырбая по по всему бекству, а через неделю по всем площадям и чайханам Бухары, именем Аллаха и светлейшего эмира, глашатаи с длинными трубами объявят о розыске беглого солдата и неплательщика. Но даже каменные колодки амлекдара и темный клоповник эмира были не хуже голодной смерти. Кадырбай сразу же продал пшеницу и лишнюю утварь. Землю и дом, теперь, когда пришла джурада, никто из односельчан не купил бы: со своей землей и то нечего было делать.