Павел Автомонов - Ледовый десант

За неделю до Первого мая многие из нас через коридорного Николая получили после утренней прогулки посылочки — по две-три вареные картошины, завернутые в бумагу, на которой было написано: «Привет, друзья! С великим праздником! Держитесь!»

Это приветствие написал Русанов. Мы были удивлены: где он достал картошку?

В ночь накануне Первого мая во дворе тюрьмы вдруг раздался выстрел. Всполошилась вся охрана. Утром мы узнали, что охранник заметил дым, идущий из окна камеры Русанова, и выстрелил. Начальник тюрьмы немедленно вызвал Александра Дмитриевича и потребовал от него объяснений.

— Ничего особенного, — сказал Русанов. — Я вот уже две недели варю картошку и передаю друзьям…

Начальник тюрьмы был ошеломлен.

— Откуда картошка? И как вы умудрились ее варить?

Русанов не собирался скрывать секреты этой по-настоящему партизанской операции. Каких-то двух-трех минут, пока конвоир выкурит сигарету, погреется на весеннем солнышке, было достаточно, чтобы он прыгнул в яму около столовой и набрал в карманы картошки. Конвоир грелся на солнце, а Русанов уже отряхивался возле него.

Потом он достал жестяную банку из-под консервов, нашел кусок проволоки и смастерил спираль. В тот же день в его камере заработала электроплитка. Ночью Александр Дмитриевич варил картошку, а днем отсыпался.

В ту ночь Русанов крепко заснул. Дно ржавой банки, в которой находилась свеча, прогорело, вспыхнули немецкие и власовские газеты, из окна камеры повалил дым.

Начальник тюрьмы, выслушав объяснения Александра Дмитриевича, закричал на вахтманов:

— На фронт! На фронт вас, твари!

Те дрожали от страха. А Русанов спокойно сказал:

— Правильно, господин оберст! Вашим тюремщикам не мешало бы понюхать пороху. Но в данном случае они не виноваты. Виноват я сам!..

— Партизан! — закричал оберст. — Это все ваши штучки, капитан! — И вдруг захохотал: — Майн гот! Фабрика-кухня в камере-одиночке! — Оберст достал пачку сигарет и отдал их Русанову. — За русскую находчивость!

Александр Дмитриевич забрал сигареты и раздал их товарищам. И хотя эти сигареты были из эрзац-табака, все же мы курили их с наслаждением и от души смеялись над вахтманами и оберстом.

Как всегда, утром Первого мая, подтянувшись к решетке, я посмотрел на тюремный двор. Зеленела трава между камней. Щебетали птицы. Вдруг я услышал знакомую песню:

Это пел Русанов. Он часто встречал утро какой-нибудь песней.

— Привет, капитан! — крикнул я.

— С Первомаем, Михаил! С праздником вас, друзья! — ответил Русанов и, откашлявшись, продолжил: — Кипучая!..

— Могучая!.. — подхватили мы.

— Никем не победимая, страна моя, Москва моя!.. — донеслось с третьего и четвертого этажей.

К горлу подкатил комок. На рукав тюремной пижамы упала слеза. Мое душевное состояние в те минуты могут понять до конца только люди, которые мыкали горе на чужбине.

Через несколько часов нас вывели на прогулку. Мы, советские пленные, узники тегельской тюрьмы, хорошо знали друг друга и на прогулке всегда держались вместе. Среди нас были и подпольщики из группы татарского поэта Мусы Джалиля. Большинство узников-иностранцев тайком от охраны приветствовали нас. Из окон многих камер нам махали руками.

В этот день мы узнали, что фашистских оккупантов уже прогнали из Крыма. Новость была настоящим праздничным подарком всем узникам Тегеля. Кто-то вполголоса подал команду:

— Тверже шаг!

И мы, как на параде, стали идти в ногу. На весь двор раздался возглас:

— Да здравствует Первое мая!

Мы все, как один, повернули головы на голос. Это приветствовал нас из окна шестой камеры капитан Русанов. Мы видели, как он приник к решетке и улыбался.

— Смелее, друзья! Уже дрожат стены третьего рейха! Скоро победа! Будет праздник и на нашей улице!..

Охранники стали нас бить и загонять в камеры.

В камере я развернул пакетик, переданный мне одним иностранцем во время прогулки. В нем было три сигареты, кусочек хлеба и обрывок серой бумаги: «Дорогой друг! Поздравляем с праздником Первого мая!..» В это время щелкнул замок: пора выносить парашу.

В коридоре я остановился. Здесь стоял уборщик Николай. Пока охранник открывал соседние камеры, Николай шепотом сказал мне:

— В параше будет подарок от Русанова. Потом передашь соседу…

Через полчаса я взял чистую парашу и поставил в камеру. Дверь закрылась. Когда в коридоре стихли шаги, я поднял крышку. На дне лежал пакет. Это была немецкая газета. Развернул ее и глазам своим не поверил: между страниц вложена «Правда».

У меня перехватило дыхание, задрожали руки. Трудно передать то, что я чувствовал. Газета поступила из подпольного комитета. И Русанов с большим трудом сумел достать ее через немецких коммунистов.

С жадностью я стал читать «Правду». На первой странице опубликован приказ войскам, овладевшим крепостью и городом Очаковом. А на четвертой странице стихотворение о нас, военнопленных:

Да. Это написано о нас, «братьях в застенках врага». Родина не забыла о тех, кто мучился в фашистском плену. Я перечитывал каждую строку по нескольку раз. О нас не забыли!

Вечером разносили эрзац-кофе. Мне удалось передать газету товарищу в соседнюю камеру.

На этом Первомай в тегельской тюрьме не кончился. За несколько минут до сигнала «отбой» капитан Русанов устроил концерт. Он пел «Священную войну», «Стеньку Разина», «Катюшу». Последнюю песню подхватили узники — русские, татары, чехи, поляки, немцы… В ту же ночь нас жестоко избили, а десятки товарищей попали в карцер.

Узнав об этом, Русанов на следующий день устроил голодовку. Тюремное начальство, которое еще пыталось иногда заигрывать с пленным адъютантом генерала Строкача, вынуждено было выпустить узников из карцера.

Вот так мы и встретили праздник трудящихся всех стран Первое мая! Душой нашего праздника был капитан Русанов…

Джалиля и его товарищей фашисты вывели из тюрьмы на казнь. Этой вестью Русанов был ошеломлен до отчаяния, и я впервые подумал, что, всегда уверенный в себе, он покончит с собой…

А в конце августа тысяча девятьсот сорок четвертого года я случайно встретил Русанова в коридоре тюрьмы. Его щеки запали. Серые глаза прятались в глубоких впадинах под ровными, широкими темными бровями и высоким лбом. Он взглянул на меня и усмехнулся. Потом прошептал:

— Если останешься живой, сообщи моим родным и генералу Строкачу о моей судьбе. Здесь и мой конец…

— Конечно же, Саша, скажу. И твоим дома, и Строкачу, если…