Павел Автомонов - Ледовый десант

— Не знаю, Пакс. Наверное, я кому-то из высоких чинов гестапо понравился. Может, кто-нибудь из них проиграл меня в карты? Может, кто-то поспорил, что заставит меня сказать то, что хотят услышать? Откуда мне знать! Одно ясно — что убивать, как других, меня еще не хотят. Я, между прочим, уже привык к их маку, который подсыпают в еду. Очевидно, это зелье и удерживает меня на ногах.

— Плохи ваши дела, капитан, — покачал сочувственно головой старый Пакс.

— Верно. С этим пора кончать! — кивнул Русанов.

— С чем кончать? — не понял его Пакс.

— Ну вот с этим супом.

— Так ведь вам другого не дадут.

— Иди, Пакс, а то тебе еще влетит за разговоры со мной.

Пакс вышел, запер на засов дверь.

Русанов стал хлебать теплую бурду. Он знал, что эсэсовцы подсыпают в еду наркотики перед допросом. Надеются, что если не помогут развязать язык физические истязания, то это сделают наркотики. Зелье действительно поднимает настроение. После такого супа хочется говорить, сочинять стихи.

У Русанова был карандаш и маленький блокнотик. В него он записывал свои стихи, или, как он их называл, «куплеты». К середине сентября таких «куплетов» было написано свыше двухсот.

Заскрипел засов. Русанов сунул блокнотик в щель между стеной и полом.

Открылась дверь. В камеру вошел Пакс и тихо сказал:

— Прибыл господин Вольф. Идите на допрос…

На этот раз допрос продолжался недолго. Русанов кричал, бил себя в грудь, проклинал следователя и, обессиленный, упал на пол. Гестаповцы поставили его на ноги. Но он не мог сказать ни слова, и его на носилках отнесли в камеру.

Александр спал беспробудно двое суток. Тюремщики думали, что он умер. Доложили об этом Эккариусу. Тот, войдя в камеру и убедившись, что Русанов жив, приказал тюремщикам разбудить пленного перед новым сеансом «особой обработки».

Но Русанов проснулся сам. В камеру вошел Пакс. В кармане его куртки что-то оттопыривалось.

— Консервная банка? — спросил Александр.

— Да.

— О! С крышкой? Дай мне, пожалуйста.

— Для «фабрики-кухни»? — испугался Пакс, знавший о выходке Русанова в тегельской тюрьме.

— Нет. Но я тебя не выдам, не подведу.

Пакс отдал банку, и Русанов спрятал ее под койку.

— Не подведу, — повторил Александр. — И ты еще доживешь до того дня, когда подохнет Гитлер!

Пакс окинул взглядом камеру.

— Тесно. А придется ставить вторую койку.

— Присылают какого-нибудь агента?

— Не знаю. Может, и так, — пожал плечами Пакс.

Вахтманы внесли койку и ушли.

Русанов достал из щели между стеной и полом дорогой документ. Это было свидетельство на имя капитана госбезопасности Русанова Александра Дмитриевича. Пятнадцать месяцев он прятал его от гестаповцев.

Став на колени возле койки, Русанов склонился над свидетельством.

«Тимофею Амвросиевичу! Если бы ты знал, как мне сейчас тяжело! — Русанов перевернул листок и ниже слов «Пометки о приписке» стал писать дальше. — Победа наша. В эту победу я вложил свою лепту, но не пришлось увидеть плоды своей работы, ибо страданию должен быть предел — пытки невыносимы.

Прощайте, Родина и соотечественники!

Александр глянул на дверь, прислушался. В коридоре тихо.

«Сообщаю о себе следующее: Русанов Александр Дмитриевич, 1919 года рождения, уроженец г. Тим, Курской области, ул. Ленина, дом 22.

Работал адъютантом особых поручений у зам. наркома НКВД УССР, комиссара госбезопасности т. Строкача Т. А., он же одновременно…»

Александр перевернул еще одну страничку и написал:

«…был начальником Украинского штаба партизанского движения. С 4.II.1943 года я был командиром партизанского отряда «25 лет РККА» в Брянском лесу. 5.VI.43 г. раненым попал в плен и скитался по ряду тюрем Германии до 15.IX.1944-го, подвергаясь нечеловеческим пыткам со стороны гестапо. Кончаю жизнь самоубийством — вскрытием вен.

Родину не продал, секретов не выдал.

Да здравствует Родина…»

…Дрожащими пальцами вытер дно консервной банки, обвернул свидетельство обрывком немецкой газеты и положил пакетик в банку. Потом достал из щели в углу блокнотик и засунул его тоже в консервную банку.

В коридоре послышались шаги.

Александр спрятал банку в щель.

Через минуту на пороге камеры появились трое — гауптштурмфюрер Эккариус, Пакс и молодой узник в полосатой пижаме.

— Чтоб не было скучно, привели тебе соседа, товарища, капитан, — сказал Эккариус и усмехнулся.

Русанов догадался, что привели к нему не друга-товарища, а охранника. Ну что ж, это их дело. Он показал новичку рукой на койку.

— Будьте как дома.

— Рад, что вы сразу поняли друг друга, — сказал гауптштурмфюрер.

— В тюрьме все свои люди, — с иронией произнес Русанов.

Когда их оставили одних, новичок назвал свое имя, фамилию.

— Мне безразлично, кто ты, — ответил Русанов. — Возможно, ты честный человек, возможно, агент гестапо. Но в одном почему-то уверен: ты доживешь до победы над Гитлером. Прошу тебя, Василий Васильевич, передай нашим вот этот блокнот. Это мои стихи, обращение к землякам. Здесь ты не вычитаешь особенной тайны, которая нужна им, гестаповцам. Но фамилии пигмеев, имена предателей тут есть. Не секрет, что гестапо арестовало славного бойца берлинского подполья полковника Бушманова…

— Почему вы думаете, что я непременно буду в Советском Союзе? — спросил Василий Васильевич, удивленный услышанным.

— Я не говорю, что ты попадешь в Советский Союз. Я только прошу каким-нибудь образом передать этот блокнот на Родину.

Василий Васильевич заколебался: брать блокнот или не брать.

— Бери! — повысил голос Русанов. — Это моя первая и последняя к тебе просьба! Кто бы ты ни был!