Генри Стэкпул - Голубая лагуна [сборник]

Яхта Берселиуса «Джоконда» стояла у пристани Мессажери, и после завтрака в отеле «Ноаль» все вместе отправились туда пешком.

Адамс никогда еще не видел юга, каким можно видеть его в Марселе. Яркий свет и черные тени, пестрая толпа Канебьерской Пролонги дышали для него очарованием «Тысячи и одной ночи», но еще больше привлекала его пристань.

Вкрадчивая прелесть Марселя зародилась в глубокой древности. Остроносые триремы останавливались у его старых набережных; в его воздухе, охлажденном мистралем и напоенном ароматом океана, сохранились блестки золота от озарявших его тысячелетиями солнечных лучей.

В Марселе произошло свидание между Марией Магдалиной и Лаэтой Ацилией, столь очаровательно описанное Анатолем Франсом. Здесь высадился граф Монте-Кристо после открытия своего сокровища; здесь Ка-дерус, после гнусного дела «La Reservee», наблюдал старого Дантеса, умиравшего с голода. Тьмы судов, волшебных и реальных, уходили из этой гавани в диковинные чужие страны, но ни одно из них не видывало более диковинной страны, чем та, в которую «Джоконда» должна была унести Берселиуса и его спутников.

Красочная, как Неаполь, пронизывая голубое небо тысячью мачт, развертывая на ветре флаги всех наций, звеня цепями воротов, благоухая чесноком, ванилью, дегтем и морским воздухом, пристань Марселя развернулась перед путешественниками, как большой прилавок, непрерывно вибрирующий под громом торговли; кипы товаров с Востока, тонны сыра из Голландии, лес из Норвегии, копра, рис, табак, хлеб, шелка из Китая и Японии, мануфактура из Ланкашира — все это текло непрерывным потоком, под аккомпанемент лебедок, крика грузчиков и рожков порта Сен-Жан, резко и победоносно звучащих в голубом небе, как возглас галльского петуха.

В пролетах между судами мельком видны были ныряющие за рыбой чайки и всплеск волн, здесь подернутых налетом дегтя и угольной пыли, там взбитых мистралем до глубокой синевы; трактиры, лавки с попугаями, канатные заводы, судовые склады и фабрики, унизывающие набережные и бросающие каждый свой запах, звук или цветной штрих в этот воздух, вибрирующий светом и звуком, насквозь пронизанный голосами; молотки рабочих в доках, барабанная дробь с порта Николая, рев элеваторов, лязг цепей, гудение сирен, стоны чаек, звон церковных колоколов — все это сливалось, оркестрировалось в победоносную симфонию под ясным голубым небом и торговыми флагами всего мира.

«Джоконда» стояла рядом с пароходом, принадлежащим Мессажери, через который им понадобилось пройти, чтобы достигнуть ее.

Это была роскошная яхта в восемьсот тонн, построенная по образцу дрексельской «Маргариты», но с более узкими трубами.

Было два часа дня, когда они вступили на борт; весь багаж уже прибыл, пары были разведены, все распоряжения сделаны, и Берселиус решил отплыть немедленно.

Максина поцеловалась с Берселиусом, затем повернулась к Адамсу и сказала:

— Счастливого пути.

— Прощайте, — ответил Адамс.

На секунду он задержал ее руку в своей.

В следующую минуту она уже стояла на палубе парохода Мессажери, махая им над расширяющейся полосой воды между «Джокондой» и ее товарищами по пристани.

У выхода из порта Адамс оглянулся на взметаемую ветром синюю воду, и ему чудилось, что он все еще видит Максину, как микроскопическую точку в большой картине Марселя, с его террасами и блистающими и горящими на солнце окнами, домами, флагами и куполами.

Тут зыбь Лионского залива приняла «Джоконду» в свое лоно, как нянька берет дитя на колени и баюкает его, и туманная даль медленно сокрыла от его глаз Францию и цивилизацию.

Был вечер. Яхта Берселиуса «Джоконда» стояла на якоре в гавани Матади. Набегая мелкой зыбью на обшивку штирборта, вздыхая, смеясь, то расстилаясь стеклянной гладью, то покрываясь барашками; протекала река Конго, уподобляясь попеременно скользящему зеркалу и морю золотого света.

Пальмы на далеком берегу окутывались легкой, слабой дымкой; с пристани, где суда грузились каучуком, слоновой костью, пальмовым маслом и камедью, доносился грохот и визг подъемных цепей, несясь далеко-далеко над сверкающей водой, туда, где летали красные фламинго, к тому берегу, где кивала знойная и туманная зеленая бахрома пальм.

Впечатление жара, иногда столь свойственное зеленому цвету, этому прохладнейшему из цветов, жара влажного, сосущего под сердцем, — вот главное впечатление, которое производит Конго на дух человека; все остальные впечатления — говоря словами Тенара — «одни только кружева».

А между тем, сколько других впечатлений! Конго — это сама Африка в откровенном настроении. Африка в ту минуту, когда она положила руку на сердце и говорит или, скорее, нашептывает правду.

Большая река, начинаясь из пруда Санлей или еще более издалека, несет с собой, как сменяющиеся сновидения, картины ревущих порогов и безмолвных прудов, болотных трясин, полных непроходимой растительности и смертоносной жизни, невыразимого одиночества больших лесов. Служа водоемом гуанако и антилопе, река несет с собой их мирное отражение, как несет также грозный рог и свирепое рыло носорога. Кто только не утолял жажды в спокойных водах, текущих мимо Матади, кто не барахтался в них? Все это чуется в запахе этих вод.

На палубе яхты, под двойным навесом, сидел Берселиус, а рядом с ним — Адамс. Они приехали только накануне и должны были на следующий день следовать по железной дороге в Леопольдвилль, которому и надлежало сделаться базой экспедиции, причем «Джоконда» оставалась в Матади с тем, чтобы впоследствии возвратиться во Францию.

— Как много они погружают здесь товаров, — заметил Адамс, повернувшись в кресле, когда затихший на миг грохот и лязг цепей разразился вновь вспышкой звука. — Что вывозится отсюда?

— Копаловая камель, орехи, каучук, клыки — все, что можно достать вон там, — отвечал Берселиус, лениво махнув рукой по направлению к бассейну Конго.

Откинувшись на спинку кресла, Адамс проследил глазами взмах руки Берселиуса «вон туда». Мог ли он подозревать, какие зловещие чары скрываются в этих словах?

Затем Берселиус спустился вниз.

Взошла луна, вдоль туманной пристани загорелись огни, через водную гладь перекинулся широкий серебряный путь, протянувшись к противоположному берегу, похожему в лунном свете на полоску ваты благодаря окутавшему деревья туману.

Адамс курил, шагая по палубе и временами останавливаясь, чтобы стряхнуть пепел сигары в воду. Он думал о Максине Берселиус. Максина приезжала проводить их в Марсель и…