Генри Стэкпул - Голубая лагуна [сборник]

Андреас Меус сидел за белым деревянным столом в прихожей перед большим листом голубой бумаги и с пером в руке перечитывал написанное.

Ему предстояло отправить трехмесячный отчет начальству, и дело было нелегкое, так как за последние три месяца поступило весьма мало каучука и еще меньше слоновой кости. Произошло целое сцепление неблагоприятных обстоятельств. Две деревни вымерли от эпидемии; третья, как уже нам известно, взбунтовалась; кроме того, в двух из лучших месторождений каучука множество лоз погибло от какого-то таинственного заболевания. Все это Меус излагал теперь на бумаге, в назидание правительству Конго. Он посвятил отдельный параграф мятежу туземцев Прудов Безмолвия и понесенной ими каре. Об истязаниях и убийствах не упоминалось ни единым словом. «Крутые меры», — вот как он выражался, и те, кому он писал, превосходно понимали его.

На стене за ним по-прежнему висела леопардовая шкура, еще более покоробленная от зноя. На стене перед ним луки и отравленные стрелы казались еще зловреднее и смертоноснее, нежели при свете дня. Огромный скорпион совершал кругосветное путешествие по стене у самого потолка, и слабый шорох его движения казался отголоском царапающего бумагу пера.

Во рту Меус держал неизменную свою папироску.

Пока он сидел так, раздумывая, с пером в руке, к нему доносились различные звуки: звуки ночного ветра, звук песни одного из солдат, мурлыкающего за чисткой винтовки, — они всегда пели за этим делом, как бы для умилостивления ружейного божества, — царапанье скорпиона и «скрип-скрип» сохнущего стропила.

Но наиболее замечательным был звук ветра. Он пролетал над лесом, взлетал вверх по склону, проносился вокруг «гостиницы» с протяжным, размашистым «га-а-а-а» и, всхлипнув раза два, замирал внизу под склоном и над лесом и где-то далеко-далеко на востоке, там, где дожидался его Килиманджаро, увенчанный звездным светом на своем престоле под звездами.

Но вскоре он почти окончательно замер, задушенный зноем ночи. Сильные порывы, от которых пламя лампы вытягивалось чуть не вовсю вышину стекла, сменились легчайшим дуновением. И Меус, прислушиваясь, уловил доносящийся с этим дуновением звук «бум-бум», — еле слышно, как если бы кто-то не спеша ударял по барабану.

— Бум-бум.

В ближайшей части леса поселилась большая горилла, скитавшаяся там, как нечистый дух. По всей вероятности, она забрела сюда из лесов западного берега, изгнанная своими сородичами — почем знать? — за какое-либо преступление. Она изредка попадалась на глаза туземцам форта, и они знали, что она стара и седа. Теперь она стояла одиноко в лесной мгле, под навесом из листьев, и била себя в грудь и топтала смоквы под ногами, возвышаясь выше самого огромного человека и ударяя себя в гордом сознании своей силы.

— Бум-бум.

Волосы становятся дыбом от этого звука, когда знаешь его происхождение, но Меуса он не смутил. Внимание его было чересчур поглощено составлением отчета, чтобы предаваться игре воображения; тем не менее этот зловещий барабанный бой подействовал на его подсознание, и, сам не зная почему, он встал из-за стола, вышел к крепостной стене и стал смотреть в темную даль.

На небе не было ни единой звезды. От горизонта до горизонта протянулась густая пелена туч, и ветер в тот миг, когда Меус спустился с веранды в темноту, окончательно умолк.

Он остановился, вглядываясь в потемки. Можно было рассмотреть очертания леса, сгорбившегося и приникшего к земле черной массой в окружающей его темноте. С неба не падало ни единого луча света, и время от времени доносился звук барабана:

— Бум-бум.

Затем и он умолк, и мимо Меуса пролетела летучая мышь так близко, что волосы его всколыхнулись от ее полета. Он отмахнулся от нее и, возвратившись в дом, снова уселся за работу.

Но ночь готовила ему новые звуки и неожиданности. Он не просидел пяти минут, когда из темноты прозвучал голос, при звуке которого он уронил перо и стал прислушиваться.

То был голос европейца: он кричал, хохотал и неистовал, и Меус внезапно вцепился руками в стол. Он узнал голос Берселиуса.

Берселиус, который находился за сто миль отсюда, в стране слонов!

Меус услыхал собственное свое имя. Оно принеслось к нему из потемок, сопровождаемое взрывами хохота. По двору прозвучали быстрые шаги, и пот выступил у него на лбу и дыхание занялось в груди, когда огромная фигура одним скачком перескочила через веранду и остановилась на пороге, неподвижная, как статуя.

Меус не сразу признал Адамса. Он был испачкан и в лохмотьях, без верхнего платья, охотничья рубаха была расстегнута, и рукава засучены по локоть.

В продолжение десяти секунд Адамс стоял, глядя на Меуса из-под широкополой шляпы. Лицо его казалось вылитым из бронзы.

Потом он вошел в комнату, затворил за собой дверь, подошел к столу и, взяв Меуса за ворот, поднял его кверху, как поднимают собаку за шиворот.

Одно мгновение казалось, что он намерен убить Меуса без всяких разговоров, но он с усилием овладел собой, поставил его на ноги, сел за стол и крикнул:

— Станьте там передо мной!

Меус стал. Левой рукой он держался за стол, бессмысленно водя по воздуху правой.

Большой человек, сидевший у стола, не замечал этого. Он сидел, поддерживая одну руку ладонью другой, в позе оратора, обдумывающего вступительные слова своей речи.

Потом он заговорил:

— Вы убили этих людей у Прудов Безмолвия?

Меус не отвечал, но отступил назад и протянул руку, как бы отклоняя вопрос и прося отсрочки для ответа. Он имел так много доводов, столько объяснений, но ничего не мог сказать, ибо язык его прилип к гортани и губы пересохли.

— Убили вы этих людей у Прудов Безмолвия?

Грозный человек у стола начинал выходить из себя.

Он встал при втором вопросе, а на третий раз схватил Меуса за плечи.

— Вы убили этих людей?

— Наказание, — пробормотал Меус.

Вслед за роковым словом прозвучал крик, похожий на женский, и удар, от которого с потолка посыпалась штукатурка. Адамс размахнулся и швырнул Меуса об стену с такой силой, что тот проломил обшивку, с которой свалились хлопья штукатурки.

Меус лежал неподвижный, как смерть, обратив к своему палачу лицо, столь же безжизненное и белое, как рассыпанная вокруг штукатурка.

— Вставайте, — сказал Адамс.

Меус услышал его и шевельнул руками.

— Вставайте!

Снова руки задвигались, и туловище приподнялось, но ноги не двигались.

— Не могу, — сказал Меус.

Адамс приблизился и, нагнувшись к нему, сильно ущипнул его за бедро.

— Вы чувствуете, когда я вас трогаю?

— Нет.

Адамс проделал то же самое с другим бедром.

— А это чувствуете?

— Нет.

— Лежите здесь, — сказал Адамс.