Генри Стэкпул - Голубая лагуна [сборник]

Леопарды убежали, но солдатам больше не удалось найти белых.

Де Виар выслушал этот весьма подозрительный рассказ и ни слову не поверил, за исключением того, что касалось смерти Меуса.

— Где вы потеряли белых? — спросил де Виар.

Солдаты не знали. Когда потеряешь вещь, никогда не знаешь, где ее потерял, иначе вещь не была бы потеряна.

— Совершенно верно, — сказал де Виар, сдаваясь на неопровержимый довод, но более чем когда-либо убеждаясь, что вся история сфабрикована. Меус умер, и солдаты пришли доложить о том. Они замешкались в дороге по личным своим делам, и вымысел относительно белых был придуман для объяснения задержки.

— Был ли с вами еще кто-нибудь, кроме этих белых? — спросил де Виар.

— Да, был носильщик из Янджали. Он убежал от них.

Де Виар задумчиво подергивал русую бороду и поглядывал на реку.

Из окна конторы, раздувшаяся от ливней и озаренная проглянувшим солнцем река казалась потоком расплавленного золота. Представлялось, будто все изобилие слоновой страны, все богатства плодородных лесов слили тысячи струй в единый поток и, пренебрегая алхимией торговли, текут широким Пактолием к Леопольдвиллю и морю.

Де Виар не думал об этом. Он отпустил солдат, приказав им быть наготове отправиться на другой день в М’Бассу.

Вечером он призвал в контору Фан Лэра.

— Начальник поста в форте М’Басса, Андреас Меус, умер, — сказал де Виар, — вы замените его. Будьте готовы отбыть завтра.

Фан Лэр вспыхнул.

— Должность трудная, — продолжал де Виар, — дикие места, и такие лентяи туземцы, каких не найти во всей стране. Предшественник Меуса наделал много вреда, он не имел авторитета, был слабый человек, и люди открыто смеялись над ним. Каучук на одну треть состоял из негодных отбросов, в двух участках срезали лозы, только и слышно было, что о бунтах. У меня сохранился один его отчет, и вот что он пишет: «Слоновой кости добыть нельзя. Стада очень уменьшились, и люди говорят, что не могут делать слонов». Ну, посудите сами, позволительно ли писать таким негрским языком в официальном докладе? Я отвечал в том же тоне. Написал ему так: «Скажите людям, чтобы делали их, да чтобы поторапливались. Скажите, чтобы не трудились делать целых слонов, достаточно и одних клыков — восьмидесятифунтовых клыков, а если можно, то и стофунтовых». Но моя ирония не достигла цели. Он слушал, что говорят туземцы. Раз человек это делает, он погиб, так как сами туземцы теряют всякое уважение к нему. Туземцы — те же дети: только позвольте детям изыскивать оправдания, и конец всякому авторитету. Меус был более сильный человек, но и он оставлял желать лучшего. В его построении было слишком много китового уса и слишком мало стали, хотя он был на пути к исправлению. Сначала вы очутитесь в довольно трудном положении. Так всегда бывает, когда начальник поста внезапно умирает и проходит хотя бы несколько дней до его замещения. Люди отбиваются от рук, вообразив, что белый человек убрался навсегда. Тем не менее все у вас наладится недельки через две, если будете достаточно твердым.

— Благодарю вас, — сказал Фан Лэр, — нимало не сомневаюсь, что сумею привести этих людей к одному знаменателю. Я не хвастаюсь. Прошу вас только обратить внимание на мои отчеты.

На другой день Фан Лэр отбыл с эскортом солдат из М’Бины, дабы занять пост, освободившийся после смерти Андреаса Меуса.

Три дня спустя, в полдень, да Виар вышел из дома на крики часовых и увидел высокого человека, который направлялся к нему навстречу, шатаясь в палящих лучах солнца, как бы ослепленный ими, и таща на руках другого человека, казавшегося мертвым.

Оба были грязны, оборваны и окровавлены.

У большого человека на поясе болтался привязанный лианой череп. Достойная эмблема того леса, через который они прошли, и лежавшей позади него равнины.

В жаркий июльский день Шонар сидел в маленькой конторе за магазином.

Он рассматривал телескоп, только что выпущенный на рынок одним из конкурентов, и критиковал его, как один поэт критикует другого, то есть беспощадно.

В то время как он размышлял над этим, с улицы донесся внезапный взрыв звуков, тут же прекратившийся.

Входная дверь отворилась и захлопнулась, и Шонар вышел в магазин встречать покупателя.

Он очутился лицом к лицу с Адамсом, которого узнал по его росту; но никогда не узнал бы по его лицу, так оно загорело, исхудало и стало непохожим по выражению на лицо человека, с которым он расстался всего несколько месяцев назад.

— Добрый день, — сказал Адамс. — Я пришел заплатить вам за то ружье.

— Ах, да, ружье, — сказал Шонар с маленьким смешком, — это приятный сюрприз. Я уже вписал его в список безнадежных долгов. Входите, monsieur, вот сюда, в контору; здесь прохладнее, и можно будет поговорить. Да да, ружье. Я занес эту сделку в дело Д. Пожалуйте, пожалуйте. Вот сюда, в это кресло, я держу его для посетителей. Ну-с, а как удалась ваша экспедиция?

— Скверно, — сказал Адамс. — Мы возвратились только неделю назад. Помните, что вы мне сказали при расставании? Вы сказали: «Оставайтесь». Я пожалел, что не последовал вашему совету.

— Что ж, раз вы возвратились здоровым и невредимым, стало быть, дела не так уж плохи или, быть может, вы подхватили малярию?

Острые глаза старика зорко впились в его лицо. У глаз Шонара имелась та особенность, что они выражали одновременно дружелюбие и жестокость, под стать вечной усмешке, ежеминутно играющей на его губах, — усмешке вечного насмешника.

Шонар не только умел изобретать физические инструменты, но также и наблюдать — он вел наблюдения в продолжение шестидесяти лет — и интересовался человеческими индивидуальностями не меньше, нежели винтовками.

— Нет, дело не в малярии, — говорил Адамс, направляясь следом за стариком в контору. — Я никогда не чувствовал себя более здоровым. Дело в самом Конго. Это место оставляет след в душе человека, господин Шонар, какой-то особый привкус, и привкус этот нехороший.

Он сел в кресло для посетителей. После его возвращения прошла одна только неделя; все, что он видел там, было еще свежо и ярко, но он чувствовал в Шонаре человека противоположных воззрений и не хотел распространяться перед ним.

Шонар снял с полки плохую шутку, именуемую делом Д., и развернул ее на столе, но не стал перелистывать.

— А что господин капитан? — спросил он.

— Он был очень болен, но теперь ему намного лучше. Я теперь живу у него в качестве домашнего врача; мы прибыли в Марсель всего лишь неделю назад.

— А что мадам Берселиус?

— Мадам Берселиус в Трувиле.