Вадим Белов - Мир приключений, 1918 № 03

Она посмотрѣла на него широко открытыми, полными состраданія глазами. Но вдругъ ея щеки внезапно побѣлѣло; до ея слуха донесся мрачный звукъ, продолжительный, зловѣщій.

— Что это? — прошептала Клодъ.

Шутъ отвернулъ голову и сквозь зубы отвѣтилъ:

— Это вой собакъ, мадемуазель.

— Какихъ собакъ?

— Собакъ его свѣтлости.

— Развѣ онѣ близко?

Шутъ хрипло засмѣялся.

— Конечно; вѣдь онѣ же въ замкѣ и ихъ очень много, — отвѣтилъ онъ.

И вотъ пришелъ день, въ который севиньонская роза перешла черезъ комнату и утомленная опустилась въ большое кресло, глядя на суровый лѣсъ, поднимавшійся противъ стѣнъ ея тюрьмы. Ея лицо было блѣдно, а глаза темны, какъ беззвѣздное небо, Длинные волосы дѣвушки золотисторыжей мантіей ползли на ея плечи, касались ея колѣнъ.

Дверь отворилась; въ комнату вошелъ герцогъ Ивъ, на его шеѣ висѣла корзина, а въ ней шевелились маленькія собаки съ большими выпуклыми глазами, съ широкими и длинными ушами.

Дѣвушка посмотрѣла на де ла Тура; изъ-подъ опущенныхъ рѣсницъ, въ его глазахъ вспыхнулъ огонь, красота Клодъ поразила его.

— Итакъ, вы снова прекрасны, моя госпожа Клодъ изъ Севиньона, — произнесъ герцогъ Ивъ.

— Зачѣмъ вы держите меня въ плѣну, — спросила она. — Вы ждете выкупа?

Передніе зубы герцога задолго до того были сломаны во время одной изъ его безславныхъ, позорныхъ дракъ. Играя съ собачками въ корзинѣ, онъ усмѣхнулся, обнаруживъ эти обломки и, продолжая то поглаживать длинное ухо, то перебирать серебристую шерсть красивыхъ животныхъ; но смотрѣлъ Ивъ не на собакъ.

— Вы — красавица, — произнесъ онъ и прибавилъ нѣсколько словъ непригодныхъ для дѣвичьихъ ушей. — Вы спрашиваете чего я жду? Я жду, чтобы эти губы засмѣялись, а въ этихъ глазахъ загорѣлся огонь. Роза, все еще бѣлая роза. Когда роза станетъ красной, вы придете ужинать со мной, мадемуазель.

Клодъ сжала свои слабые пальцы, которые перевѣшивались черезъ ручку кресла.

— Какого выкупа требуете вы? — спросила она.

Онъ отвѣтилъ:

— Когда женщина красива и нравится мнѣ, я не требую выкуповъ.

— А когда она вамъ не нравится?

Ивъ пересталъ играть съ собачками, посмотрѣлъ на красавицу и засмѣялся противнымъ смѣхомъ.

— Если женщина мнѣ не нравится, — произнесъ онъ, щелкнувъ пальцами, — что же? — Тогда я приказываю ей итти кормить моихъ собакъ.

Щеки Клодъ вспыхнули слабымъ румянцемъ.

— Кормить собакъ? — повторила она;—это неблагородный трудъ!

— Да, а потому задача хороша для гордости гордой дѣвушки, — отвѣтилъ герцогъ смѣясь, онъ повернулся на каблукахъ и направился къ двери.

Когда Ивъ уходилъ, дѣвушка снова услышала звукъ, который уже сталъ знакомъ ей, вой собакъ его свѣтлости, доносившійся издали черезъ длинный каменный корридоръ и отдававшійся подъ сводами потолка.

— Она хороша, — сказалъ герцогъ шуту въ этотъ день, сидя за ужиномъ въ залѣ. — Но въ ней нѣтъ жизни, нѣтъ огня. Позаботься, чтобы она перемѣнилась. Смѣши ее. Пой ей, разсказывай ей сказки. Приноси ей самую лучшую пищу, пои самымъ лучшимъ виномъ или сладкими, пряными напитками.

— Я разскажу вамъ, — сказалъ дѣвушкѣ шутъ, — сказку моего собственнаго сочиненія, мадемуазель.

Онъ покачивался у ея ногъ; его локоть опирался о полъ, подбородокъ, какъ въ чашѣ, лежалъ въ ладони его тонкой руки.

Глаза шута смотрѣли печальнымъ и загадочнымъ взглядомъ.

— Давно, давно, — началъ онъ, — скажемъ, такъ лѣтъ тысячу тому назадъ, жилъ да былъ джентльмэнъ, шотландецъ изъ шотландской гвардіи. Звали его Джонъ Гордонъ…

— Конечно, онъ былъ молодъ? — спросила Клодъ и, кивнувъ головой, прибавила. — А какой онъ былъ на видъ?

Шутъ пожалъ плечами.

— Это женскій вопросъ; какъ мнѣ на него отвѣтить? Да, онъ былъ молодъ, высокъ, силенъ…

— И храбръ?

— Нѣтъ, мадемуазель; онъ былъ такой же, какъ и его товарищи. Но я опишу вамъ красивое одѣяніе Джона Гордона. Отъ шеи до конца ногъ его облекала блестящая кольчуга; его нагрудникъ и наручники были выложены серебромъ, онъ носилъ колетъ изъ голубого бархата, и за нимъ неотступно слѣдовали его оруженосецъ, его пажъ и кутелье.

Сказка, въ сущности, оказалась совсѣмъ не сказкой; шутъ просто развертывалъ отрывки жизци, въ томъ видѣ, какъ она представлялась воображаемому джентльмену изъ войска шотландскихъ лучниковъ, говорилъ онъ о веселыхъ придворныхъ приключеніяхъ, о случаяхъ въ караульной комнатѣ, о маскарадахъ, поединкахъ и пирахъ. Въ его разсказѣ слышалась музыка и звонъ стали. И шотландецъ Гордонъ ни разу не игралъ роли героя. Какъ и сказалъ шутъ, Джонъ Гордонъ не былъ отважнѣе своихъ остальныхъ товарищей. Между тѣмъ, Клодъ, затаивъ д ханіе слѣдила за судьбой, шотландскаго джентльмэна, и ея глаза не отрывались отъ лица разсказчика. Въ концѣ повѣствованія для Джона Гордона наступали недобрые дни; когда однажды, въ беззвѣздную темную ночь, онъ, по приказанію своего короля, ѣхалъ черезъ лѣсъ, его окружили сидѣвшіе въ засадѣ враги, и такъ какъ ихъ численность превосходила количество его спутниковъ, шотландецъ попался въ плѣнъ. Послѣ этого Джонъ Гордонъ исчезъ для своего міра.

— Они его убили? — шопотомъ спросила Клодъ, а шутъ кратко отвѣтилъ:

— Нѣтъ, мадемуазель; Господь не былъ гакъ милостивъ къ нему.

Разсказывая эту исторію, шутъ не смотрѣлъ на дѣвушку, теперь же его глаза устремились на ея лицо, замѣтивъ выраженіе ея чертъ, онъ вздрогнулъ; она уже не была безжизненной и безсильной. Ея глаза свѣтились, ея щеки пылали, полураскрытыя губы рдѣли, ина ея шеѣ онъ замѣнилъ быстрое біеніе крови въ жилкѣ. Бѣлая эоза стала алой.

Въ этотъ день шутъ принесъ ей вино «романе конти» въ серебряномъ кубкѣ. Вѣроятно, кубокъ былъ переполненъ, потому что, когда шутъ подалъ его плѣнницѣ, вино плеснуло и запятнало ему руку.

— Вы блѣдны, вы утомлены, мадемуазель, — страннымъ, осипшимъ голосомъ проговорилъ онъ. — Выпейте!

Она отказалась, говоря, что у нея нѣтъ жажды, что она не устала, тогда онъ сурово нахмурился; раньше Клодъ ни раза не видѣла его такимъ. Шутъ сдѣлалъ движеніе, какъ бы желая насильно приставить кубокъ къ ея губамъ и, сжавъ зубы, прошепталъ:

— Какъ Богъ святъ, вы выпьете!

— Нѣтъ, — произнесла она и оттолкнула руку, которая прижимала кубокъ къ ея губамъ.

Промел кнула секунда, теперь шута стоялъ поодаль отъ Клодъ и съ ужасомъ смотрѣлъ на красное пятно расползавшееся между ними по камен нымъ плитамъ пола, потомъ, пробормоталъ что-то неслышное, можетъ быть, молитву, можетъ быть, проклятіе, дрожащей рукой закрылъ свои глаза и отвернулся. Въ ту же минуту Ивъ де-ла Туръ вошелъ въ комнату, за нимъ бѣжала тявкающая маленькая собака.

Герцогъ посмотрѣлъ на дѣвушку, замѣтилъ розовый румянецъ гнѣва на ея щекахъ и гордый поворотъ ея красивой головки. Почти тотчасъ же его глаза обратились на спаньеля, который шумно подлизывалъ расплескавшееся по полу вино.