Александр Куприн - Бармен из Шереметьево. История одного побега

В Мексику она не хотела, но потом согласилась — может, ей показалось приятной мысль въехать обратно в Америку, предъявив погранцу новенькую грин-карту. Откуда ж учительнице-официантке знать, что подделку тот различит, даже не взяв в руки, что в Америку она больше никогда не въедет, что…

Как известно, контроль на этой границе осуществляется только в обратку, то есть при возвращении в Штаты. Молодые беспрепятственно выехали в Мексику.

Как на самом деле разворачивалось действие третье, никто толком не знает. Артур утверждает, что, развернув машину на грунтовой мексиканской дороге, он выкинул неверную под высокие кактусы на обочину, включил громко музыку и устремился в облаке пыли обратно к границе, но мне тут видится почему-то не Артур, а Тарантино. К тому же Хачик, Артуров племянник, как-то говорил мне, что расстались влюбленные мирно, что Анаит была усажена в самолет и что она теперь даже иногда позванивает из Еревана Артуровой маме — с праздниками поздравляет.

Вот что бывает, когда переплетаются любовь и грин-карта.

В бесконечно далеких уже 90-ых случилось мне быть автодилером — машинами банчил. Покупал на аукционах и отправлял в Калининград, объявленный в то время свободной экономической зоной. Перед отправкой машины нужно было подкручивать, доделывать и даже иногда ремонтировать — этим занимался механик Хачик (настоящее имя!). Постоянного прихода работа со мной ему не приносила — он все время искал халтуру на стороне. И вот однажды, подкопив деньжат, Хачик купил ржавенький Ford Mainline 1956 года, известный в СССР как «Волга ГАЗ-21», и начал его потихоньку восстанавливать. Восстанавливал, однако, недолго: как только заработал мотор — машину угнали. Явление это в Америке чрезвычайно редкое — если такое и случается в армянской диаспоре, то обычно это влечет за собой цоканье языком, подмигивание, понимающее похлопывание по плечу и вопрос вполголоса о жирном чеке от страховой компании. В нашем случае никакой страховки не было, что придавало ситуации особый трагизм. Хачик был безутешен, но время лечит душевные и материальные раны, и вскоре мы об этом позабыли.

В армянском языке нет слова «позвонили» — в буквальном переводе это будет «пришел звонок». Так вот, через пару лет Хачику пришел звонок от пограничников, задержавших на границе Мексика — Аризона авто нашего механика. И вот что интересно — машина была полностью восстановлена трудолюбивыми руками мексиканских нелегалов: перетянуты сидения, отреставрирована панель, двигатель работал как часики. Авто сияло новой краской, и даже резина была с белыми боками, как и положено винтажному средству передвижения. Хачик еще с полгода гордо рассекал по армянскому району Глендэйл, пересказывая эту историю на разные лады, а потом кому-то этот раритет неплохо продал.

Так что, если у вас украли кошелек, страну или невесту, — это не всегда конец истории…

В далеком 1980-ом Римма Исакова вместе с дипломом Свердловского пединститута получила распределение в поселок Ромашково на севере области. Четырнадцать часов на поезде, потом автобусом. Поселок этот представлял собой унылую россыпь черных двухэтажных бараков да частных домов. Было, правда, там и свежее здание белого кирпича — Шахтоуправление, еще несколько панельных пятиэтажек, а больше там не было ничего: лишь грязь да огромные комары. Поселкообразующим предприятием были две глубокие шахты, куда в железных клетках посменно опускалось все мужское население. По странной логике в относительно опрятных пятиэтажках расположились общаги, а, например, такое важное учреждение, как школа, — занимало деревянный барак. В соседнем, еще более запущенном и обитом гнилой вагонкой бараке разместилась милиция, дальше по улице — поликлиника. Даже райкомы КПСС и комсомола ютились в бараке, правда, выбеленном известью. Римма не была избалована комфортом — она родилась и выросла на окраине уральской столицы, тем не менее от вида места, где ей теперь по закону полагалось отработать три года, сделалось зябко и захотелось немедленно уехать обратно. В общежитии новоприбывшей выделили отдельную и очень светлую комнату на последнем, пятом этаже, прямо напротив душевой, и Римма несколько успокоилась — ну что такое три года отработки, когда тебе только двадцать два? Мухой пролетят! А там можно будет вернуться в Свердловск или еще куда поехать — да хоть в Москву или даже на юг!

В школе кроме указанного в дипломе преподавания истории ей поручили вести уроки географии и биологии, о которых она не имела представления. Но начинать работу со скандала ей не хотелось, и Римма потихоньку втянулась в учительскую рутину. Через месяц, узнав, что у молодой учительницы есть разряд по лыжам, ей поручили еще и физкультуру. Дело в том, что преподаватель труда был склонен к запоям и в такие периоды пропавшие часы заменялись физкультурой — вот эти непредвиденные занятия и поручили молодому специалисту Римме Исаковой. Выгнать же трудовика было совершенно немыслимо — он потерял ногу на войне, и теперь какой-то маршал дважды в год присылал на адрес школы персональные поздравления. Ну как такого уволишь?

Ученики были не сахар, но в целом управляемы — гораздо хуже обстояло дело со взрослыми. С таким повальным, безнадежным алкоголизмом Римма столкнулась впервые. В дни, когда на шахте выдавали получку или аванс, поселок напоминал поле битвы: пьяные валялись у подъездов, на скамейках, автобусных остановках, на детских площадках. Особенно много их было за гаражами, где пролегал самый короткий путь от школы до дома — в такие дни, чтобы избежать неприятностей, молодой учительнице приходилось делать солидный крюк.

За этими гаражами и случилось первое несчастье. Обычно там, на импровизированной скамейке из бревен, в окружении нескольких алкашей сидел коренастый парень с колючими глазами. Звали его Гендос — в детстве, наверное, был Геной. Поначалу Римма, торопливо проходя по натоптанной тропинке к себе в общежитие, слышала брошенные вслед смешки и поганые реплики, но вскоре это прекратилось — видно, Гендос запретил своим шестеркам открывать рот, и она шла в полной тишине, чувствуя спиной его сверлящий взгляд. Все это было очень неприятно, но нагрузка в школе была приличная — после тяжелого дня совсем не хотелось идти длинным путем через улицу Калинина. В тот злополучный вечер Римма, как обычно, спешила домой и боковым зрением заметила, что Гендос сидит на скамейке один без привычного антуража, смотрит в землю, нервно хрустит пальцами. Учительница прошла дальше, а он, бесшумно поднявшись, по-кошачьи побежал за ней и с силой ударил кулаком в основание головы — там, где шея переходит в затылок. Римма упала лицом вниз, но через минуту пришла в себя — одежда на ней была закинута вверх, трусики порваны, а сзади судорожно бился Гендос, пытаясь пропихнуть свой член, но у него ничего не получалось. В конце концов он кончил ей между ног, встал и растворился в сумерках, а Исакова, поднявшись, побежала в общагу. Она долго-долго плакала под горячим душем, бесконечно намыливая и смывая места, к которым прикасался подонок. В милицию решила не обращаться, ведь даже девственность не была утрачена…