Мумтоз Мухамедов - Рядом с врагом

— И еще… — в тон другу завершал Гизатуллин. — Много, много раз бить.

Младший сержант оглядывал присутствующих и торжественно, от имени Коркия, с грузинским акцентом предлагал:

— Будем бить, надо бить. Сегодня начинать надо бить…

Коркия, обиженно махнув рукой, отходил в сторону.

«Хорошие ребята! — восхищался Шерали. — Было бы больше таких! Вот бы развернулись!»

Однажды об этом он поделился с Опанасом Гавриловичем:

— Человек двадцать-тридцать таких завернули бы к нам… А? Великолепный кулак бы получился. Не одна головка от его ударов рассыпалась бы…

— Двадцать-тридцать, говоришь? — усмехнулся лесничий. — Да такое пополнение для нас… того..

— Что? Заговорило интендантское начальство? Не беспокойся, батько, прокормим.

— Не об этом речь, Шура… — уже серьезно заговорил Опанас Гаврилович. — Прокормить — второе дело. Мне кажется, иначе надо поступать. Тебя особенно касается.

Шерали удивленно поднял брови.

— Да, да, Шура… Ты комиссар. Человек от партии. Что бойцы опытные будут у нас — замечательно. Чем больше, тем лучше. А народ?.

— Что народ? — все еще не понимая, переспросил комиссар.

— Народ мы должны поднять. Ясно? Весь народ! Пока что получается?

Опанас Гаврилович осмотрелся, словно хотел найти в комнате наглядные примеры. Задержал свой взгляд на окне. За стеклом молчал лес — темный, настороженный.

— Видишь, сила какая? А если бы тебе вздумалось саженец в степи оставить? Один оставить? Представляешь, как бы он дрожал и гнулся? И кто его знает, выжил бы или нет?

Старик встал, прошелся по комнате. Тишину нарушил скрип половиц.

— Так и люди в одиночку будут себя чувствовать. И силы у каждого есть, и ненависти хоть отбавляй. Но человек один. А над ним не ветерок — буря проносится. Страшная буря. С корнем вырывает.

— Это я понимаю, батько.

— Понимаешь? — спокойно переспросил Опанас Гаврилович. — Хорошо. Теперь надо пересаживать одиночек. В одно место. Пусть растет стена.

Шерали тоже встал. Он подошел к окну и стал молча рассматривать лес. Шерали всегда так думал. Легче, лучше, удобней думать рядом с этим могучим другом.

Он стал вспоминать биографии людей, пришедших в отряд.

Телеграфистка Аня Маслова… Она принесла в своих глазах растерянность и даже испуг.

— Что же будет, бабушка? Это конец, бабушка?

Марфа неловко гладила девушку по голове и машинально повторяла:

— Ничего… Ничего… Выстоит Россия. Выстоит…

Шерали с болью смотрел на эту сцену, а в голове шевельнулась мысль: что же делать с этой девушкой? Нужны бойцы, а чем может помочь растерянная, испуганная девушка? Чем?

…Приехал внешне спокойный дед Митяй, давний знакомый Опанаса Гавриловича. Он шумно пил чай, изредка покачивал головой и сообщал прописные истины.

— М-да… Война… Война, что говорить…

У Шерали такая «беседа» вначале вызвала раздражение.

«Не слезал бы лучше с печки… — невольно подумал он. Потом стало жалко старика. — Это что же я на него?..»

В конце концов опять пришла мысль: а с ним что делать?

Появлялись новые люди. Всем им нужно было дать приют. В первую очередь приютить, накормить, дать возможность отдохнуть, прийти в себя.

«Все это правильно… — продолжал развивать свою мысль Шерали. — Все это по-человечески. Но ведь люди ненавидят врага. Пусть пока они растерянны, испуганны. У каждого из них есть другое чувство — ненависть к врагу. И Аня, и дед Митяй, и другие. Сотни других!.. Все они будут стеной, о которую фашисты расшибут лоб. Именно это и нужно!»

На душе становилось спокойней. Прояснялась цель. Вырисовывались задачи. Его задачи, комиссара.

Долго не мог заснуть Шерали. Он все еще перебирал в памяти и бойцов, и только что пришедших колхозников, железнодорожников. И оказывается, у каждого в отряде могло быть место, каждый мог принести по-своему пользу.

Утром Шерали вскочил на ноги с великолепным чувством человека, неожиданно сделавшего открытие. Вдруг сразу привалило столько дел и забот.

— Что нового?

Опанас Гаврилович пожал плечами и вздохнул. Это означало, что все по-старому, война идет.

Шерали еще никак не мог ясно и отчетливо представить размеры бедствий, вызванных войной. Здесь, в лесной глуши, сберегая батареи, они редко включали радио. И вести были самые неутешительные. Враг двигался вперед.

«Отступают! Наши отступают!» — до боли сжимая кулаки, слушал Шерали голос диктора, перечислявшего населенные пункты, оставленные частями Красной Армии. Эти сообщения перебивались бравурной музыкой немецких радиостанций.

Когда Равчук принес весть о начале войны, у Шерали в первую минуту мелькнула мысль: «Надо бежать в военкомат!» И тут же с горечью осознал: «Нет военкомата, эвакуировался. А в районе, рядом — враг».

«Твое место в рядах армии, ты должен быть там! — твердил сам себе Шерали. Почему-то вспомнился номер винтовки, которую ему выдали, когда он юношей пришел служить в армию.

Но теперь… Теперь стало немного легче от сознания, что и он будет драться. Районный комитет партии назначил его комиссаром партизанского отряда. Значит, так и нужно, значит, его место здесь… Комиссар отряда! Шерали сознавал, что военного опыта у него еще недостаточно. Он знал армию по учебным будням, по службе в мирное время. Сейчас шла война. Не сегодня-завтра отряд встретится с врагом. «Маленький гарнизон» пока что и в самом деле малочислен. Но ведь, разумеется, отряд вырастет, нальется силой, подобно тому, как шире и могуче становится река, наполненная водой тысячи ручейков. Это так и случится: будут приходить новые и новые люди. Ответственность за них, за боевой дух, за настроение, моральное состояние ляжет на Шерали.

Серьезное дело поручил райком партии: работать с людьми, готовить их к бою, вести в бой. Но как различны люди! Одного надо утешить, с другим пошутить, третьему посоветовать. Сможет ли он все это сделать?

Подумай хорошенько, Шерали…»

Комиссар решил поговорить о своих заботах и тревогах с командиром отряда и Опанасом Гавриловичем. Выйдя во двор, он увидел сына, играющего с Дружком.

Бахтияр настойчиво, но безуспешно пытался взнуздать веревочкой доброго пса.

Сын снова напомнил о Тамаре. В груди Шерали защемило. «Эх, Тамара, Тамара! Кто бы из нас мог подумать, что такое может приключиться? Держись крепко, мой друг! Я не оставлю тебя. Я с тобой! Выручим. За сына не волнуйся!»

Шерали подошел к Бахтияру и поцеловал его в высокий, как у матери, лоб.

Только сейчас комиссар заметил Опанаса Гавриловича. Тот стоял, прислонившись к дереву, и неотрывно смотрел на внука. Что происходило в душе лесника, много повидавшего на своем веку, вся жизнь которого прошла в неустанном труде?

«Назначили комиссаром — буду им, справлюсь, — решил Шерали. — Время такое. Нельзя не справиться».