Олег Губайдулин - Палач демона

– С душой? – удивился Серов. Это когда на мои вопросы отвечать отказался?

– Подход к нему правильный найти надобно, – посоветовал Макар Аристархович.

Дав пару кругов по лесной опушке, все четверо вернулись в сторожку. И увидели, что егерь уже разложил по полу матрасы. В свете немилосердно чадившей керосиновой лампы, они уже не казались такими уж грязными.

– Где сам-то спать будешь, Иваныч? – полюбопытствовал Макар Аристархович.

– На сеновал пойду, властитель, – ответил тот.

– Тогда я на печь залезу, – удовлетворенно констатировал пенсионер.

– Скажите, почему вы называете Макара Аристарховича властителем? – заинтригованно поинтересовался Николай Михайлович у егеря.

– А кто он по-вашему? – искренне удивился тот. Властитель и есть!

– Тихо, тихо, господа хорошие … – громко прошептал Инюшин и, гневно сверкнув глазами на хозяина сторожки, принялся медленно водить обеими руками по воздуху, словно дирижировал оркестром.

– Вам спать очень хочется… – прошелестел он. И действительно, в этот самый миг все трое гостей вдруг почувствовали, как на них неодолимо накатывает страшная усталость.

– Нужда ежели припечет, то пожалте во двор, под кустики дальние… – едва слышно произнес Меньшиков. Чай в самоваре на столе, но вон в тот темный угол, не ходите. А то споткнетесь еще со сна – то…

– Тайны мадридского двора, у вас здесь какие-то … – зевнув, заметил Николай Михайлович. Вскоре все трое уже крепко спали…

Глава 52

Посреди ночи Артемьев вдруг проснулся, охваченный чувством необъяснимой, острой тревоги. Приоткрыв глаза, он медленно оглядел комнату. И тут, к своему ужасу, увидел нечто такое, отчего после долго не мог прийти в себя. Картина эта потом мучила его в ночных кошмарах. Возле печи, прислонившись широкой спиной к ее беленому боку, сидел какой-то незнакомый старец и медленно жевал…

Вот он, в очередной раз, сжал свои челюсти…

И Николай Михайлович услышал громкий, влажный и весьма неприятный хруст… В неверном свете, метавшегося в стекле керосиновой лампы, слабенького язычка пламени, Артемьев увидел, что старик грызет… человеческую руку! Крик застрял в его горле, а наружу вырвался лишь скрипучий хрип.

– Что, разбудил я тебя, генерал? – прекратив обгрызать синеватый хрящ с тонких косточек, тихо, но насмешливо, прошептал людоед.

– А вот каннибалом костерить меня не надо! Не надо! – словно прочитав мысли Николая Михайловича, вдруг разозлился незнакомый старец. Ведь каннибалы пожирают себе подобных, а подобных мне – нет! И широко размахнувшись, он швырнул остатки своей ужасной трапезы прямо в лицо собеседнику. Встал на ноги и удалился в дальний, темный угол. Только тогда Николай Михайлович, наконец, вновь обрел дар речи.

– А-а-а!!! – заорал он во всю мощь легких.

– Где?! Кто?! Зачем?! – внезапно вырванные из объятий сна его диким воплем, попытались выяснить, что же все-таки произошло Серов и Арно.

– Вот, смотрите! – Артемьев указал им на валявшуюся рядом с его матрацем оторванную и изгрызенную человеческую кисть. Но, бросив на нее взгляд, оторопел. На полу лежал старый… веник!

– Вижу, веник валяется, – приглядевшись, констатировал Арно.

– Что же, все-таки случилось? – поинтересовался Глеб. Это домовой что ли с веником на вас напал?

– Да, нет, видимо, кошмар мне приснился … – отмахнулся Николай Михайлович. А где же наш проводник? Арно подошел к печи и заглянул наверх.

– Его там нет… – развел он руками. Кстати, почему нам не разрешили ходить в тот угол?

– Может, заглянем? – предложил спутникам Серов и, не дождавшись ответа, быстро направился к дальней западной стене избы.

– Может, не стоит? – Арно, поднявшись с матраса, открыл саквояж и вытащил из него один из освященных клинков.

– Да тут дверца железная, кованная, да красивая какая … – послышался голос следователя.

– Не тронь! – заорал с порога ворвавшийся в сторожку егерь Меньшиков. Но было уже поздно. Глеб отворил таинственную дверцу…

Здесь в лицо всем хлынули потоки голубоватого сияния и они узрели перед собою странную, сюрреалистическую картину. Посреди залитой призрачным светом просторной залы прямо в воздухе висело огромное кисейное, будто бы полотно. Сотканное, казалось, из молочно-белого тумана… Перед ним, спиной к гостям, стояла высокая человеческая фигура и медленно водила обеими руками вверх и вниз… Вверх и вниз… Словно повинуясь этим жестам, на полотне одна за другою медленно проявлялись тысячи сияющих всеми оттенками радуги, переливчатых искорок… Кружась в тихом танце, они отталкивались друг от друга и, сливаясь, ткали перед изумленными зрителями немыслимые в своем разнообразии сюжеты. Прекрасные и кошмарные, величественные и презренные…

…Вот маленький мальчик, он бежит по залитому летним солнцем саду, среди птичьего щебета и благоухания цветов…

…Худое, испачканное копотью лицо кавалериста. Жестокий удар его кавказской шашки разваливает надвое голову несчастного пехотинца…

– Но это же он, незнакомец! – обернувшись к Арно, шепнул ему на ухо Серов.

– Т-с-с! – прошипел тот в ответ, вглядываясь в новый сюжет…

…Больница, высокий брюнет с Георгиевским крестом на офицерском кителе, сжимает в объятиях молодую рыжеволосую сестру милосердия…

…Вот он же стреляет в каких-то людей, колет их, режет… По ужасной картине заскользили десятки тоненьких струек крови, постепенно превращаясь в кровавые ручьи…

Вновь черноволосый незнакомец… Его худое лицо перекошено от ненависти… Он зверски и с видимым наслаждением вновь расправляется с кем-то…

…Рыжеволосая женщина, лежа на смертном одре, в последнем порыве обнимает своего сына и протягивает ему что-то…

…Огромная черная тень, на фоне которой тускло светлеет маленькая человеческая фигурка… Полные невыразимого ужаса глаза девушки в белом подвенечном платье… И враз побледневшее лицо юноши, смертная тоска в его глазах…

– Это Миша! – вдруг заорал Николай Михайлович. Это Мишенька! Тут все исчезло, вместо просторной призрачной залы перед тремя приятелями возник темный, извилистый коридор. Пытаясь успокоить Артемьева, Арно крепко схватил его за руку и прошипел: «Тише, не кричите!» В этот миг сзади, выплевывая грязные ругательства, подбежал хозяин сторожки. Зажженная керосиновая лампа, которую он держал в руке, бросила на пол их

длинные тени. Гости насторожились.

– Но нас, ведь трое? – не обращая внимания на ругательства егеря, тихо осведомился Арно у своих приятелей, судорожно сжимая в руке стальной клинок. Но почему тогда я вижу здесь четыре тени?

– Его тени… – Николай Михайлович кивнул на все еще матерящегося хозяина избушки, тут быть не должно. Он, ведь, держит лампу перед собой, а не позади. И, следовательно, тени отбрасывать не может… Словно в ответ на его рассуждения из темнеющего прохода неожиданно донесся раскатистый, ироничный смех. И одна из теней, скользнув под ноги изумленным гостям, встала перед ними в виде высокого, костлявого старика с длинной седой бородой.