Ная Геярова - Слёзы навий

— Хочешь проверить? — Тимир рывком повернул ее к себе и заглянул в глаза. Пугающая усмешка исказила бледное лицо. Ника схватилась за его руку, попыталась скинуть ее с плеча.

— Врешь! Врешь!

— Так и иди к нему! — с силой оттолкнул ее. Ника не удержалась и упала. Вскочила, бросилась навстречу одинокой фигуре… Та протянула ей навстречу руки.

Ника остановилась не добежав.

— Стас?

— Ника, — дыхнуло сорвавшимся невесть откуда ледяным ветерком.

— Почему ты стоишь в темноте? — Как же больно сердцу, и хочется закричать, зареветь оттого, что после слов Тимира нет веры тому, что видишь. И ветви можжевельника черные, осыпаются прахом от прикосновения стоящего рядом. И кора дерева темнеет.

— Стас, идем со мной. Там костер и еда… ты отогреешься…

— Холодно, — скупое согласие. Он не шевельнулся. — Иди ко мне! Пальцы нетерпеливо сжимаются в кулак. Слишком бледные, иссиня — серые.

Слезы побежали по щекам. Ника не вытирала. Глотала их, глядя на темный силуэт.

— Посмотри на меня, Стас! Скажи, что ты жив!

Он молчал. Опустил руку.

— Посмотри на меня, Стас! — она кричала, уже не боясь, что кто — то услышит. Улавливая по шороху листьев, как приближается Тимир. — Скажи мне!

Силуэт поднял голову. Ника зажала рот руками. Всхлип вышел булькающий, и шаг назад в объятия Тимира.

Стас смотрел мертвыми пустыми белками. Губы кривились.

— Идем со мной!

Тимир встал перед Никой, прикрывая, взметнулась бледная рука.

— Нет! — Ника вцепилась в его руку. — Не тронь! — глотая слезы, понимая, что не может видеть смерть… нежити… Стаса.

— Он уже мертв!

— Не тронь! — дрожащие губы шептали, а по венам вспыхнуло, и ладони запылали. И в голове зашептало, прося: «Выпусти! Не бойся! Я помогу!»

Тимир оттолкнул Нику. Бросил на нее быстрый взгляд, перевел на пылающие чернью руки. Усмехнулся нехорошо.

— Обладай ты сто раз любой из великих сил, ты не смогла бы сделать его живым. Он мертв! Он нежить, и ей останется…

Ника не слушала, не смотрела на Тимира, она смотрела на Стаса. Тот облизнулся.

— Неужели не помнишь? Ты же в любви клялся! Ты же жениться обещал! Всю жизнь рядом! Стас! — От костра к ним уже приближались разбуженная Аглая и встревоженный Тихон. — Ты обещал навсегда рядом! — Голос срывался.

Лицо нежити исказилось. Мертвяк содрогнулся. На лице отразилась дикая мука.

— Ника! — Аглая бежала, натыкаясь во тьме на ветви.

Мертвый Стас отступил, запрокинул голову, взвыл горько, выплескивая небывалую боль. И рванул в лес, цепляясь остатками одежды за кусты.

— Ника! — Аглая подбежала в тот момент, когда Ника рухнула на колени, уронила лицо в руки и зарыдала.

— Ты ей не поможешь, — тихо сказал Тимир, подхватил Нику на руки и понес к костру.

Аглая осталась стоять в растерянности, смотря им вслед.

— Нежить была здесь! — указал в сторону умчавшегося Стаса Тихон.

Прижимаясь к груди, пищал хорек, показывая тьме кулак. Аглая оглянулась, всматриваясь в чащу. Далекие слова. Грустный напев бабушки, так внезапно прерванный, все еще стоял в ушах.

На ветке почерневшего дикого куста остался клочок материи, оставленный убежавшим упырем.

Аглая подошла и сняла его, всмотрелась. В лунном свете узнала клок выдранной джинсы. И так больно стало за Нику и за себя, за тех, кто тогда ушел с болота.

— Здесь был Стас! — со страхом проговорила она, а у самой екнуло сердце: «Игнат! Где ты?»

Аглая стояла по плечи в воде. Едва пробивающиеся из — за туч солнечные лучи не грели. Тонкая рябь реки тянула пронизывающим холодом. Но даже лежи она сейчас в теплом джакузи, не могла бы сдержать ту дрожь, что била тело. Но это и не нужно. Пусть вытрясет боль и страх. Пусть стылыми водами смоет всю ночь, горе Ники, увидевшей мертвого Стаса. Как же ей больно! Она уснула только под утро, убаюкиваемая Тимиром и Тихоном. Кто бы мог подумать. Тимир, насмешливый, даже грубый, в эту страшную ночь он нашел слова. А Ника все шептала и всхлипывала, уткнувшись в его плечо. Аглая сидела у костра, но огонь не грел, ее трясло, словно в ознобе. Трясло от мыслей о Нике, о себе, от переживаний по Игнату. А если и он… Выйдет однажды к ней… неживой. Тихон вздыхал тяжело. Аглая сжимала в руках теплый пищащий шерстяной комок и безмолвно кричала в трещащий костер: «Игнат! Ты жив? Ты должен быть жив! Или ходишь нежитью по лесам, где — то рядом со Стасом?» Взлетали в ночь огненные искры, шелестели густые ветви дремучих деревьев, не было ответа. Только жгучая боль с придыханием. Слезы не бежали. Да и как, если дышать — и то невмочь.

Вода студеная, обжигает разгоряченную кожу. Болью в висках трещат птицы, и совсем не весел их гомон, теперь Аглая расслышала. Тоскливое чириканье, мрачное дыхание леса. Не слышать их, не слушать предвестников нерадостного грядущего. Смыть боль, забыть на полминуты, пока волны ласкают тело, успокаивают разгоряченную душевной болью плоть. Закрыть глаза и погрузиться в пучину. На секунду перестать жить, чтобы потом вынырнуть, выдохнуть и попытаться не думать, не вспоминать.

Как же, мысли гонишь, а сердце бьется, замирает в мучительных приступах: «Игнат, где ты? Жив ли?»

— Пусти… Пусти, горюшко. Дай дойти путь. Силы дай!

И как будто слышит река. Бьются волны, окатывают тело, плещутся в лицо, остужая, и в висках стучит эхом: «Дай силы, дай», — то шепчут ее собственные соленые губы. И не сразу приходит понимание, что не речная то соль, а слезы. Не сдержались, текут по щекам, заполоняя взор. И мысли затуманиваются. Скользят по телу капли. Или не капли? Нежное прикосновение, от которого хорошо, отпускает кручина. Остаться здесь, в хрустальных водах холодной реки, навечно, навсегда. Заморозить прошлое и будущее. Ничего не будет, ничего не станет, ни дома, ни Обители. Будет покой — безразличный, холодный, вечный.

«Навсегда», — шепчут волны, заманивая глубже. И Аглая идет на шепот. Так хорошо, что слезы застывают. Отступают горести.

«В пучину, в тишину и покой, навсегда».

— Аля! — окрик. И будто хлестанули по щеке. Аглая остановилась, она стояла по самую шею в воде. Что за наваждение? Когда она успела зайти так глубоко? Еще шага два — и правда в пучину, навсегда.

— Аглая!

Она обернулась. На берегу стоял Тимир, подвернув штаны, по колено в воде. Уставшее, чересчур бледное лицо.

— Опасно так глубоко заходить, места здесь не тихие. Или ночь ничему не научила?

В горле встал ком. Аглая пошла к берегу, на ходу выжимая волосы.

— Отвернись!

— Что я в девках не видал! — нагло, но без похоти. — Да и не интересна ты мне. Куда как краше то, что у тебя за спиной.

— Снова твои шуточки? — Аглая прибавила шагу, уже не смущаясь собственной наготы. Было что — то в голосе Тимира, заставляющее испугаться. Он продолжал стоять, даже руку протянул встречая. От дружеской помощи Аглая отказалась, прошла мимо, кинулась к вещам, схватила их и только тогда осмелилась посмотреть на реку.