Василий Стенькин - В осажденном городе

В воскресенье состоялся традиционный праздник весны. Вновь назначенный военком принимал парад допризывников, окончивших краткосрочные курсы всевобуча..

Перед сколоченной на скорую руку деревянной трибуной четким шагом проходили молодые, веселые, хотя и плохо одетые, ребята; они троекратным «Ура!» отвечали на приветствия военкома.

Это были сверстники Василия, которым, как и ему, в том году исполнилось двадцать лет. Но они еще допризывники, а Прошин уже побывал на фронте, принял боевое крещение в бою с белополяками и бандитами.

Анечка стояла рядом с Василием, застенчиво касалась горячей рукой его руки и отвечала улыбкой на его влюбленный взгляд.

Лучшие спортсмены были отмечены призами: победитель в беге на сто метров получил шесть аршин сатина; команде, победившей в эстафете на четыреста метров, вручили двадцать пачек спичек, а команде победителей в футболе — сорок пачек махорки. И уже вне программы лично председатель уисполкома Золотов наградил комплектом сбруи стайера, первым пришедшего на дистанции в тысячу двести метров.

Вечером допризывники собрались в клубе, где учащиеся старших классов городских школ дали для них большой концерт художественной самодеятельности. Тепло было встречено выступление Анечки Тарасовой, исполнившей на рояле этюды из «Времен года» Чайковского.

После концерта Анечка и Василий пошли на берег, любовались звездами и рекой. Лунный свет проложил вдоль реки чешуйчатую дорожку. Круглые блестки мерцали, шевелились; в тихих заводях отражались звезды и сама луна.

— Аня, я не могу без тебя. Давай поженимся, — неожиданно выпалил Василий.

— Ты долго думал? Кто же мне разрешит сейчас?

— А мы без разрешения.

— Нет, милый, так нельзя. Родители проклянут меня.

— Тогда попытайся уговорить их.

— Ой, вряд ли! Мама спит и видит меня знаменитой пианисткой.

— Как же быть?

— Не знаю.

Девушка уткнулась лицом в грудь Василия и всхлипнула.

— Ты чего?

— Так, не обращай внимания. Девичьи слезы — что роса, все пройдет.

Василий обнял девушку и нежно, как у ребенка, гладил ее мягкие волосы.

— Ладно, Васенька, не жалей меня, — сказала Анечка, встряхнув головой. — Я сильная и найду выход.

В понедельник Прошин пришел на работу, как всегда, первым, достал из старинного сейфа папку, в которой «сосредоточивались» сигналы о «бандпроявлениях». В кабинете приходилось бывать мало, воздух был спертым, пахло подвальной сыростью и плесенью. Василий открыл окно, выходящее в палисадник, и выглянул. Под кустами сирени копошились куры, среди ветвей неумолчно чирикали воробьи. Стояла теплая, необычная для начала мая, погода.

Прошин придвинул папку и, не раскрывая ее, стал вспоминать наиболее тревожные сообщения. Раздался тихий стук в дверь.

— Войдите! — крикнул Василий, но стук повторился. Вероятно, голос его не был услышан через плотно закрытую дверь. Он громче повторил разрешение.

Вошел благообразный старичок с приглаженной светлой бородкой и хитрющими глазками, в синей атласной рубахе, перехваченной шелковым поясом с кистями; весь он казался каким-то прозрачным.

Василий вышел навстречу и, приняв посетителя за больного человека, хотел помочь ему.

— Не извольте беспокоиться, я сам.

— Садитесь, пожалуйста.

— Благодарствую, — отвечал старик, положив на высокую спинку стула белую, восковую руку. Однако сел он только после Прошина.

— Слушаю вас.

— Я к вам с доносом, гражданин начальник, — полушепотом проговорил старик.

— С каким доносом? — удивился Василий, такое слово в чекистской практике не употреблялось.

— О противогосударственном поведении нашего приходского священника, — еще тише прошептал заявитель.

— Говорите громче, никто не подслушает. Вы из какого села?

Старик беспокойно заерзал на стуле и назвал одно из сел Нижнеломовского уезда.

— Фамилия?

— Мое? Романихин Семен Семенович. Я состою старостой при церкви, а служит у нас отец Феодосий Данилевский.

— И что же он?

— Возбуждает волнение среди граждан как на общественной, так и на религиозной почве.

— Расскажите по порядку, какие незаконные действия совершил Данилевский.

Старик вытер рукавом рубахи росинки пота со лба, придвинулся ближе к Прошину и зашептал:

— В проповедях настраивает граждан против новой жизни…

— Что же он говорит?

— Перевирая Евангелие, пророчествует о железных конях, кои дышат огнем и смрадом; говорит, скоро наступят дни, когда все будут спать под общим одеялом. Это и есть, говорит, коммунизм, который создают большевики по наущению дьявола.

— А народ верит ему?

— Темные мужики и особенно бабы не только верят, ищут в жизни подтверждения тому, о чем вещает отец Феодосий. Крестьяне, знамо, боятся новой жизни, хотят только одного, чтобы все оставалось по-прежнему, чтобы привычный уклад не был порушен.

— Еще что? — спросил Прошин, поведение и слова церковного старосты почему-то не вызывали доверия.

— Отец Феодосий ведет себя богомерзко, — продолжал Романихин, снова переходя на шепот. — Намедни в алтаре пытался склонить к сожительству монахиню Манефу и, получив отпор своим плотским притязаниям, оскорбил последнюю всякими неприличными словесами. Услышав шум, я забежал в алтарь, где застал растрепанную Манефу и разгоряченного, аки после парной бани, отца Феодосия. На мое замечание о его греховном поступке батюшка ударил меня по лицу подвернувшимся под руку кадилом. Слухи о конфликте между нами дошли до прихожан. Ко мне приходят верующие и рассказывают о беззакониях со стороны отца Феодосия…

Романихин замолчал, должно быть желая выяснить, какое впечатление оказывает его сообщение на молодого сотрудника.

— Продолжайте, продолжайте.

— Бывшая служанка церкви Анастасия поведала мне о том, что батюшка посылал ее ночами на чужие гумна воровать зерно для его домашней птицы. Анастасия воспротивилась и оставила работу в церкви.

— Дальше.

— Прихожане Григорий Балакин и Антон Буклин заявили, что отец Феодосий взял с них по пять пудов овса за совершение панихиды… Если произвести надлежащую проверку, то список поступков, идущих в разрез с православной верой, много удлинится…

— Бандиты не находят убежище в церкви? — спросил на всякий случай Василий.

— Помилуй, господь! Чего нет, того нет. — Романихин заученно перекрестился.

После обеда Прошин зашел в уком партии и рассказал о разговоре со старостой. В селе был проведен сход, который принял решение: ходатайствовать о немедленном увольнении священника Феодосия Данилевского.

В то время чекисты вместе с общественностью вели работу по выявлению и изъятию церковных ценностей.