Василий Стенькин - В осажденном городе

Риттенштейн подробно обрисовал внешние приметы агентов.

— Продолжайте, — подсказал Борис Константинович.

— Думаю, с чего начать.

— Расскажите свою биографию.

— Хорошо, — Риттенштейн прикрыл на секунду глаза, потер лоб и стал рассказывать: — Родился в Москве, отец научный работник, мать преподавала в музыкальном училище, по национальности еврей… Вы, вероятно, удивлены, что немцы не расстреляли меня? Я же выдавал себя за латыша, и фашисты с их хваленой расовой теорией поверили, не сумели разоблачить меня… Несколько раз посылали на проверку, но у меня нет тех примет, по которым они определяют принадлежность к еврейской национальности.

В семнадцать лет, рассказывал Риттенштейн, он с отличием закончил среднюю школу; в тридцать девятом призван в Красную Армию и зачислен в военно-пехотное училище, выпущен в звании лейтенанта, служил в Прибалтике в должности начальника штаба батальона.

Часть, в которой служил Риттенштейн, в первые же дни войны вступила в бой и вскоре попала в окружение. Он с группой бойцов пытался пробиться на восток, но при переправе через Неман был пленен немцами.

После долгих скитаний по лагерям Риттенштейн оказался в концентрационном лагере для командного состава в городе Хамельбурге.

Условия были невыносимыми, тысячи людей умирали голодной смертью.

В январе сорок второго в Хамельбург приехали офицеры абвера — немецкой военной разведки, как потом он узнал.

Допрашивали многих военнопленных, заполняли анкеты, вызвали и Риттенштейна. Во время допроса он опять назвался латышом. Знал, что евреев немцы расстреливали. Не видя иного пути вырваться из плена и чтобы спасти себе жизнь, Риттенштейн решил показать себя в выгодном свете: соврал, будто отец его арестован органами НКВД за антисоветскую националистическую деятельность, из-за чего самого его будто бы исключили из института; ненавязчиво выказывал готовность сотрудничать с немцами.

После этого офицеры абвера еще несколько раз вызывали его на допросы. Кончилось тем, что ему предложили стать агентом военной разведки; с различными оговорками он согласился, дал подписку, избрав себе кличку Розов.

Около трех месяцев обучался в Венской разведшколе, а затем был переведен в Варшавскую шпионскую школу, размещавшуюся на так называемой даче Пилсудского. Снова изучали радиодело, топографию, методы агентурной разведки, усиленно велась идеологическая обработка.

Однажды его пригласил начальник Варшавской школы ротмистр Марвиц, который сказал, что в скором времени доблестные германские войска предпримут решительное наступление на восточном фронте, возьмут Сталинград и перережут коммуникации русских на Волге, что ему, Ренделису Паулю Карловичу, оказана высочайшая честь — быть в первых рядах освободителей, и он обязан оправдать это доверие. Риттенштейн поклялся, что будет верно служить фюреру.

Недели через две после беседы с ротмистром Риттенштейна доставили в Полтаву, поместили в отдельную комнату в бывшем монастыре на западной окраине города. Территория монастыря ограждена каменной стеной, по верху — колючая проволока.

Как узнал Риттенштейн, в каменных бараках бывшего монастыря размещалась Полтавская разведывательная школа, начальником ее был Шмитберг, хорошо говоривший по-русски; звания его не знает: видел только в цивильной — штатской — одежде.

— Какое задание вы получили от немцев? — спросил Борис Константинович, терпеливо выслушавший рассказ Риттенштейна.

— Мое задание Шмитберг сформулировал так: подготовить условия для работы группы немецких агентов и диверсантов.

— Что вы должны были сделать?

— В населенных пунктах вблизи Сталинграда или в пригороде подобрать одну-две явочные квартиры, где можно было б надежно разместить заброшенных агентов. В одном случае я должен был выдавать себя за сотрудника НКВД и говорить, что квартира нужна для советских разведчиков; в другом — действовать подкупом. Все зависело от того, с кем буду иметь дело.

— Когда и где вы переброшены? — спросил Поль; с этого надо было начинать допрос, мысленно упрекнул он себя.

— Выброшен с немецкого самолета в ночь на восемнадцатое июня, километрах в трех от станицы Нижнечирская. Рацию, парашют, деньги и все остальное зарыл на дне оврага.

— Как добирались до станицы? Документы у вас не проверяли?

— Спрашивали. Я предъявлял удостоверение сотрудника НКВД, оно на столе.

Борис Константинович нашел удостоверение и стал рассматривать его.

— Бланк удостоверения подлинный, — подсказал Риттенштейн, — только заполнен на меня и карточку мою налепили.

— Ну что ж, сделано это довольно аккуратно, — заметил Поль, продолжая разглядывать поддельный документ.

На машине управления, на которой Поль приехал в Нижнечирскую, Риттенштейна доставили на место приземления, там в присутствии понятых произвели изъятие шпионского снаряжения.

В тот же день Поль вместе с лейтенантом вернулся в Сталинград, а вечером все материалы на вражеского агента доложил Прошину, и тот изъявил желание лично побеседовать с лейтенантом.

Отвечая на вопросы Прошина, Риттенштейн почти дословно повторил то, о чем рассказывал Борису Константиновичу и начальнику районного отделения. Настроение у него, как видно, испортилось: теперь он говорил вяло, прятал потухший взгляд. Несколько часов он пробыл в тюрьме, куда его поместил Поль, вынеся постановление о задержании.

«А может быть, ротмистр Марвиц правду говорил, — думал он, — и меня расстреляют, несмотря на явку с повинной?»

— Скажите, меня расстреляют? — спросил Риттенштейн, улучив минуту.

— За что? — искренне удивился Прошин.

— Я же шпион, дал подписку на верность Гитлеру. Переброшен…

— Меру наказания определяет суд, — пояснил Прошин, — многое зависит от вас.

— Я готов искупить свою вину! — горячо воскликнул Риттенштейн.

— Начальников разведшкол вы назвали верно, — сказал Василий Степанович, вроде бы не обратив внимания на последние слова шпиона. — Перечислите известных вам преподавателей и слушателей Венской и Варшавской шпионских школ.

— Я могу назвать человек двадцать преподавателей из числа эмигрантов и бывших военнослужащих Красной Армии, полсотни агентов. На дне сумки для рации запрятаны листки с условными заметками.

— Хорошо! Вам дадут бумагу, напишите о каждом подробно: где служил до пленения, возраст, приметы, как ведет себя в школе…

— Я понял.

— Когда вы должны выйти на связь?

— О приземлении я доложил. Не позднее завтрашнего вечера должен сообщить, как идет выполнение задания… Разрешите попить?

Борис Константинович налил в стакан воды из графина, стоявшего на столике, подал Риттенштейну, тот с жадностью выпил.