Василий Стенькин - В осажденном городе

— Здравствуйте, проходите — гостями будете, поставите бутылку — станете хозяевами, — приветствовал гостей Иван Куприянович. Вскоре вернулась с работы его жена.

Риттенштейну отвели выходящую во двор половину пятистенного дома, договорились о плате — двести пятьдесят рублей в месяц. Если кто-то из приятелей жильца: спросит, сколько Киселевы берут за квартиру, у них ответ готов, не запутаются.

Ночью Риттенштейн передал в центр сообщение о том, что наконец подобрал квартиру на южной окраине города, в конце добавил: хозяин отбывал наказание за вредительство, жаден до денег. Так посоветовал Поль.

Из абверкоманды передали новое расписание сеансов связи и рекомендовали ждать дальнейших указаний.

Чекистским планом обусловливалось: встречаться с Риттенштейном будут Поль и Сергей Никитич Ашихманов. Если ему неотложно понадобится увидеться или передать срочное сообщение, он должен связаться с ними по телефону или через Киселевых.

Когда Борис Константинович распрощался с Риттенштейном и направился к калитке, Иван Куприянович пошел проводить его.

— Приглядывайте за ним, — сказал Поль. — И Семеновне накажите…

— Ну об чем разговор, Борис Константинович. Мы с Агашей в разных сменах, доглядим.

Поль пожал руку Ивану Куприяновичу, черная эмка фыркнула и, подняв желтоватое облачко пыли, укатила к центру города.

В конце июня и начале июля Сталинград был еще тыловым городом, жил напряженной, но размеренной трудовой жизнью.

Группировка немецко-фашистских войск численностью около миллиона солдат и офицеров была сосредоточена на кривой, касающейся одним концом Курска, другим — Таганрога.

Ей противостояли и вели тяжелые оборонительные бои войска трех советских фронтов — Брянского, Юго-Западного и Южного. По численности личного состава и танкам наши войска не уступали противнику, но враг имел значительное превосходство в орудиях и самолетах.

На ряде участков немцам удалось прорвать оборону советских войск и продвинуться в направлении Воронежа и Старого Оскола. Это пока не угрожало непосредственно Сталинграду.

Однако тайная война была накалена до предела. Одно за другим поступали сообщения из районных аппаратов НКВД о явке с повинной и задержании вражеских агентов, служба ВНОС регистрировала многочисленные случаи пролета над областью фашистских самолетов. Летали они, как правило, ночью, на такой высоте, что зенитные снаряды не могли поразить их. Чекисты знали: на борту самолетов шпионы, прошедшие подготовку и идеологическую обработку в разведывательных школах, и по каждому сигналу службы воздушного наблюдения нужно было поднимать сотни людей из числа партийно-советского актива — своих сил не хватало — на прочесывание огромных территорий по маршруту следования самолетов с целью обнаружения и задержания лазутчиков.

При очередном радиосеансе Риттенштейну сообщили, что к нему направляется связник по кличке Николай; спросили, где и когда они могут встретиться? Риттенштейн, хоть и ждал такого известия, несколько растерялся от неожиданности, сказал, что ему нужно время на то, чтобы подобрать удобное и надежное место для этой встречи. Шефы согласились и дали на размышление сутки.

Назавтра по рекомендации Бориса Константиновича он передал, что будет ждать Николая в воскресенье около двенадцати часов дня на железнодорожном вокзале, у входа в комнату матери и ребенка. Встреча днем менее опасна: ночами на вокзале бывают облавы, объяснил он. Поскольку Николай и Риттенштейн были знакомы, о пароле не договаривались.

В ночь с субботы на воскресенье служба ВНОС зарегистрировала появление вражеского самолета южнее Сталинграда.

В район возможной заброски вражеского агента выехали лейтенант Сергей Ашихманов и младший лейтенант Алексей Кочергин.

Агент по кличке Николай приземлился вблизи деревни Аксай. Запрятав парашют в кустах, на берегу речки Есауловский Аксай, пошел на северо-запад, где, как он определил по карте, должна проходить железная дорога. Его догадка подтвердилась: вскоре вышел на грейдер, на верстовом столбе было указано расстояние до ближайшего разъезда. Начинало светать, и Николай прибавил шаг.

Он был опытным агентом, не первый раз выполнял задания за линией фронта, поэтому офицеры абвера именно ему поручали проверку других шпионов.

Дежурная по разъезду, пожилая женщина с бледным, бескровным лицом, в фуражке с малиновым верхом, подозрительно оглядела незнакомца и сказала, что пассажирские поезда здесь не останавливаются; товарные, бывает, стоят, ожидая, пока примет Сталинград.

— А ты откуда и куда, мил-человек?

— Родных навестил, возвращаюсь в город.

— Ты из Аксая, что ли?

— Ну да, — неосмотрительно подтвердил Николай: дежурная была из Аксая и всех жителей деревни знала. Она поняла, что мужчина этот не местный и что-то темнит, но виду не подала.

— Где работаешь-то? — спокойно, как ни в чем не бывало спросила дежурная.

— На тракторном.

— А-а! Ну, подожди, может, на твое счастье, и остановится какой. — Женщина зашла в свою комнату, где настойчиво трезвонил телефон.

— Слушаю, слушаю! — громко кричала в трубку, потом долго дакала, сказала «хорошо!» и повесила трубку.

Звонил Ашихманов, которого дежурная знала. Сергей Никитич спросил, не видела ли она подозрительного человека. «Да, да, тут». — «Пусть едет в город, не мешайте ему». — «Хорошо!».

Неизвестный сидел на бревнышке, курил. Дежурная остановилась возле него.

— Везучий ты. Сейчас товарняк будет, замедлит ход, ты и запрыгнешь.

— Спасибо. Не курите? — спросил Николай, протягивая пачку «Беломора».

— Нет, не балуюсь.

— Одна живешь?

— Почему одна? Муж есть, правда больной, парализованный. Сын в армии, фашистов бьет.

— Много поездов-то проходит?

— Когда как. Нет, нет, а то — один за другим.

— И чего же везут?

— Кто ж его знает: вагоны закрытые — не углядишь, а на платформах — все больше трактора…

— И танки, наверное? Время-то военное.

— Танков не видала. Разные сеялки-веялки…

Поезд показался минут через двадцать, возле разъезда замедлил ход. Николай на ходу ловко заскочил на подножку и помахал рукою дежурной.

В назначенное время он увидел Розова возле двери комнаты матери и ребенка, понаблюдал за ним и, убедившись, что тот один, подошел.

— Здравствуй, Павел. Узнаешь?

В Варшавской разведшколе Риттенштейна знали как Пауля Карловича, но на русский лад называли Павлом.

— Здравствуй, как не узнать. Нормально долетел?

— Порядок! Честно говоря, думал, что ты не один встретишь меня, — сказал Николай, изучающе разглядывая Риттенштейна.

— С кем же я могу быть?

— С энкэвэдэшниками.