Жюль Лермина - Нью-Йоркские тайны

— Продолжайте, — сказал Бам.

— Я сказала вам, что ненавижу одного человека, что хочу заставить его искупить все перенесенные мною пытки… что это цель жизни моей, моя единственная мечта, единственная надежда… Прошу вас: откройте мне тайну моего отца, и я не только не буду мешать вам, я стану вашей рабой, вашей собакой. Я хочу знать тайну этого человека не для того, чтобы опозорить его публично, а чтобы он испытал все то, чему он подвергал меня. Скажите мне, какое преступление он совершил? Только скажите — и в награду

за это открытие я клянусь сохранить вам то богатство, за которое вы продали себя.

— А если я откажусь?

— Я опозорю вас, и кто знает, не пострадает ли и тот человек, когда раскроются ваши низости…

— Если вы разорите вашего отца, то разорите и себя.

— А что мне за дело до себя? Вы думаете, я боюсь нищеты? Нет, пусть я останусь без хлеба, без крова, в холоде, в голоде, лишь бы отомстить!.. Вы не знаете, сколько собралось во мне злобы, сколько я могу насчитать мук, пыток, перенесенных мной! Он убил мою мать! Если я горбата, то это потому, что однажды в припадке бешенства он выхватил меня из рук кормилицы и швырнул об пол! Ему я обязана моим физическим и нравственным уродством! Итак, выбирайте: или вы погибли оба, или вы предадите его… Теперь вы меня знаете… Отвечайте!

— Миссис Барнет, — сказал Бам — будьте в этой комнате завтра в двенадцать часов. Пока ничего не предпринимайте. Заберите у адвоката это бессмысленное заявление и мы поговорим…

Ее глаза вспыхнули надеждой

— Вы согласны?..

— Мы поговорим, — повторил Бам.

Остаток ночи Бам провел в раздумьях. Утром он явился в кабинет Арнольда Меси Тот выслушал его внимательно и не выказал никакого удивления относительно чувств, которые питала к нему дочь.

— Итак, — сказал он, помолчав, — перед нами возникают определенные препятствия. Что ж, на то и существуют препятствия, чтобы их преодолевать!

Перед Бамом сидел хладнокровный игрок, Привыкший смотреть на зеленое сукно как на поле сражения.

— Не будем забывать, — продолжал он, — ваших трех друзей (он сделал ироническое ударение на последнем слове) — Трипа, Мопа и Догги… Они знают все и потому опасны… Есть еще один, которому я не доверяю еще больше. Я имею в виду Бартона… Одним словом, если я по разучился считать, то нам необходимо избавиться от пяти лиц.

Бам смотрел на него с восхищением, ловя каждое слово.

— Будущее ваших друзей из "Старого Флага", — заговорил опять Меси, — устроено, потому что теперь мы немедленно приступим к нефтяной операции. Итак, Трип, Моп и Догги — ваша забота.

— Моя, — подтвердил Бам.

— Что касается Бартона, — продолжал Меси, — я придумал для этого дорогого друга самый оригинальный план, где главным действующим лицом будет тот Лонгсворд, о котором я говорил вам… Тут присутствует жажда мести, которую легко эксплуатировать… И Бартон искупит, как того требует правосудие, и прошлые свои грешки и убийство своей жены Антонии. А миссис Барнет потрудитесь пригласить в мой кабинет. Пока я буду с ней разговаривать, надеюсь, весьма дружелюбно, съездите от моего имени к доктору Биллингтону, в Бовери, и попросите его немедленно явиться ко мне. Вы посидите с ним в соседней комнате. Не следует, как вы, впрочем, и сами понимаете, подслушивать наш разговор, потому что было бы весьма прискорбно вмешать еще и этого человека в наши интимные дела и тем увеличить число тех, кто нам мешает. Только когда вы мне понадобитесь, я позову. Вы поняли?

Бам встал. Он чувствовал, что находится перед большим знатоком своего дела.

— Ну-с, — прибавил Меси, — начинаете ли вы наконец успокаиваться? Вы сначала почти испугали меня… и если бы я не знал вас так хорошо, то усомнился бы в вашей храбрости…

Он выпрямился и лицо его стало каменным.

— Вы еще не знаете меня, Гуго. Арнольд Меси не отступает никогда и ни перед чем… Сказать вам больше? Я хочу быть с вами откровенным… Вы один достойны понимать меня… Вчера группа избирателей предложила мне выставить свою кандидатуру на выборы губернатора штата Нью-Йорк! Вот так… А теперь — поторопитесь. Время — деньги.

Не успела за Бамом закрыться дверь, как банкир откинулся на спинку кресла и захохотал.

— Идиот, — прошептал он, — он не понимает, что, ликвидировав остальных, я должен буду заняться именно им, змеенышем Джоном Гардвином!

Через несколько минут Мария входила в кабинет отца.

— Вы меня звали?

— Ваш муж только что вышел отсюда, — сказал Меси.

— А! — произнесла Мария, и ни одна черта ее лица не выразила удивления. — Это все, что вы хотели мне сообщить?

— Я удивлен вашим безрассудством.

— Моим безрассудством?

— Как! Вы обращаетесь к этому честнейшему человеку, моему зятю, кстати, вдвойне обязанному, так как я не только дал ему такую подругу, но предоставил еще и положение, вполне соответствующее его честолюбивым мечтам…

Улыбка Меси была полна жестокой иронии.

— И вдруг, — продолжал он, — вы предлагаете мистеру Барнету предоставить вам возможность погубить меня… предполагая, что это возможно.,. Какое безрассудство!

— Подлец, — прошептала Мария.

— Зачем же так называть его, скажите, пожалуйста? Его поступок совершенно естественен и вполне логичен. Гуго Барнет — человек благодарный, в чем вы не можете сомневаться, и он доказывает мне свою благодарность, предупреждая о грозящей опасности…

— И что же вы решили предпринять?

— Ничего особенного, дорогое дитя мое, — произнес Меси металлическим голосом, — я уже встречал на своем пути людей, имевших смелость нападать на меня… И знаете, как я называл их?

Он остановился на минуту, как бы ожидая ответа. Мария молчала, упорно остановив на нем глаза.

— Вы не отвечаете?.. Ну, так я скажу вам… Я называл их сумасшедшими…

— Ну и что?

— А то, дорогая моя, что в данном случае я не ограничусь личным мнением по этому поводу. Я зафиксирую ваше" помешательство законным путем,

Мария выпрямилась на своих кривых ногах, и зрачки ее расширились от ужаса,

— Что вы хотите сказать? — вскрикнула она. — Какую новую подлость вы замышляете?

Меси позвонил.

— Передайте доктору Биллингтону, что он мне нужен!

Через минуту в кабинет вошли Бам и доктор Биллингтон. Его гладко выбритое лицо было окаймлено длинными, белыми как снег бакенбардами, а вокруг блестящего черепа вились такие же белые локоны. Щеки были покрыты легким пушком, как у молодой девушки. Гладкий лоб. Мягкое выражение голубых глаз… Безукоризненный костюм. Доктор подошел к Меси с развязностью ученого, считающего себя равным сильным мира сего, и горячо пожал руку банкира.

Меси бросил на него многозначительный взгляд.