Иштван Декан - Пути-дороги

Правление колхоза забрало нас, девушек, на поля, где росли помидоры и огурцы. Нас учили работать спокойно, без спешки.

Прошло несколько дней, мы уже втянулись в работу, но вдруг однажды нас собрали всех вместе и зачитали телеграмму ЦК комсомола, в которой говорилось, что обстановка серьезная и нам необходимо немедленно вернуться в Москву. На следующий день мы простились с колхозниками, которые устроили нам торжественный обед, а на дорогу подарили всем девочкам по банке масла и меда. К вечеру мы приехали в Тулу. Все дороги были забиты военными машинами. В вагонах было полно народу — эвакуирующиеся гражданские и солдаты. Нам с трудом удалось сесть в последний вагон. О билетах не могло быть и речи, да и проводников-то нигде не было видно.

Беспокойство пассажиров наполнило и наши сердца тревогой. Шел сентябрь…

В Москву мы приехали ночью. Города мы не узнали. Во дворе нашего дома был привязан аэростат воздушного заграждения. Повсюду дежурили солдаты. В центре двора, где раньше стояли беседки, зловеще чернели глубокие воронки. Стекла в доме были выбиты, кругом валялись обломки кирпича и щепки. Витрины магазинов были заколочены досками или заложены мешками с песком. На асфальте больших площадей цветными красками нарисованы деревья и дома. Красную площадь вообще трудно было узнать. Кремлевские стены тоже были замаскированы. Кругом кипела работа по подготовке столицы к обороне.

Наша комната оказалась пустой. Я подмела веником осколки оконного стекла и только тогда заметила записку от дяди, лежавшую на столе:

«Бела эвакуировался. Я записался в народное ополчение. У меня снова обострилась язва. Если можешь, достань молока, но привези так, чтобы об этом не знала ни одна живая душа. Женя и Виктор находятся в Москве, в крайнем случае переберись к ним».

Хорошо, что ко мне обращались с просьбой. Ведь в таких случаях самое худшее — это бездеятельность. Весь день я ходила по городу в поисках молока, достать которое стало уже невозможно. Дядюшка мой записался в народное ополчение и теперь работал на строительстве оборонительной линии вокруг Москвы. Ополченцы рыли окопы, ходы сообщения, укрытия и противотанковые ловушки, устанавливали проволочные заграждения. Вечером над Москвой, словно по расписанию, появлялись гитлеровские бомбардировщики. Девушки в военной форме, служившие в ПВО, поднимали в небо огромные аэростаты воздушного заграждения, с которых свисали густые стальные сети. В городе повсюду стояли орудия и пулеметы противовоздушной обороны, так что каждый раз, когда гитлеровские самолеты совершали налет на столицу, их встречал сильный огонь зенитных батарей. Теперь гитлеровцы предпочитали делать налеты уже по ночам.

Как только сирены возвещали своим воем о начале воздушной тревоги, черное ночное небо перечеркивали огненные лучи прожекторов и разрезали трассы снарядов и пуль, строчили пулеметы, надрывно завывали самолеты.

Все сразу же спешили в бомбоубежище. Если поблизости находилось метро, спускались туда. На станциях метро, переоборудованных под бомбоубежища, было безопаснее всего. Неподалеку от нашего дома находилась недостроенная станция метро, куда мы обычно спускались во время воздушной тревоги. Забрав с собой подушки и одеяла, жители устраивались там на многоярусных деревянных нарах. Под землей было тепло и почти не слышно лая зениток.

Дни шли за днями, а продукты, которые мне дали в колхозе, заметно таяли. Я нигде не работала и получала по карточке только двести пятьдесят граммов хлеба. Получишь, бывало, порцию хлеба, а пока дойдешь до дому, съешь ее.

Мне было очень страшно и скучно одной, и я начала разыскивать знакомых. Моя лучшая школьная подруга ушла на фронт. Все мужчины, жившие в нашем доме, воевали, а женщины, поздно вечером вернувшись с работы, ночью шли дежурить на крышу дома или на чердак, потому что город бомбили все чаще и чаще, сбрасывая на него не только фугаски, но и зажигалки — так называли зажигательные бомбы.

В начале октября стали приходить печальные известия: гитлеровские войска предприняли новое крупное наступление на Москву. Куда бы я ни пошла, повсюду только об этом и говорили. Меня охватил страх, и я решила во что бы то ни стало разыскать своего двоюродного брата Виктора. Дверь мне открыла моя тетя Женя.

— Как ты сюда попала? — удивилась она.

— Я осталась совсем одна. Если можно, я бы хотела пожить у вас, — попросила я.

— Оставайся, но ведь мы дома не живем. Я только на минутку забежала сюда. Виктор еще в сентябре эвакуировался вместе с пионерским лагерем. А мы готовим наш завод к эвакуации.

Наверное, вид у меня в тот момент был ужасный, потому что, помолчав немного, тетя Женя сказала:

— Знаешь что, оставайся у нас, а я скоро за тобой приду. Сосед позаботится о твоем питании.

Так я снова оказалась на Арбате, где жила первое время по приезде в Москву.

Мне надоело сидеть без дела, и через два дня я отправилась искать тетю Женю, которая работала на крупном авиационном заводе.

Завод я нашла довольно быстро, а вот тетю никак не могла отыскать: Женю никто не знал. Все куда-то спешили. Рабочие разбирали машины и тут же упаковывали их в громадные ящики, снимали плитки с пола, вырывали из земли кабель, вытаскивали из досок гвозди. Дело в том, что завод эвакуировался в такое место, где дорог каждый гвоздь, каждая железка. Рабочие были усталые, грязные; у всех в глазах застыли тревога и боль.

За три дня завод полностью демонтировали, оборудование погрузили в эшелон. С личного разрешения министра моя тетя осталась в Москве. Теперь я уже была не одна. Я постоянно ожидала прихода тети, но она часто не ночевала дома. Из нашего дома уже эвакуировались многие жильцы, некоторые готовились к отъезду. У настройщика роялей, который взял на себя труд охранять квартиры, с каждым днем росла связка оставленных ему ключей.

14 октября, когда гитлеровские войска прорвали фронт на волоколамском направлении, число решивших эвакуироваться резко возросло.

Теперь и мы с тетей решили эвакуироваться. А произошло это так. Нас каким-то чудом нашла подруга тети Жени. Она ворвалась к нам в квартиру с небольшим рюкзаком за плечами. В глазах ее застыл ужас. Она рассказала, что жители только что якобы разворовали один из продовольственных складов, чтобы продуты не достались фашистам. Затем она сообщила нам еще несколько не менее страшных новостей, которые она услышала от соседок.

В тот же вечер, запасясь несколькими рюкзаками, мы с Женей начали набивать их всем, что попадало нам под руку. Вечером пришли на станцию. Последний состав с заводским оборудованием еще стоял на путях, Несколько вагонов в нем было отведено для эвакуирующихся рабочих и их семей. С трудом в один из таких вагонов втиснулись и мы. Всю ночь, нервничая, просидели мы в нем, дрожа от холода. Не обошлось и без сомнений.