Гэвин Лайл - Темная сторона неба

Если бы они были просто мошенниками, я чувствовал бы себя спокойнее. Мошенник — преуспевающий — это бизнесмен. Он может оторвать тебе голову, но только если это в интересах дела. Его поступки поддаются логическим объяснениям, и, зная это, можно не дать ему причин, из-за чего он оторвал бы тебе голову. А от любителей всего можно ждать.

Я допил пиво, поймал такси и поехал в аэропорт.

В аэропорт я приехал без чего-то пять, поменял несколько долларов и заказал, чтобы заправили самолет. Потом я послонялся по аэропорту и купил инструмент — вместо того, что у меня украли в Мехари. Я погонял двигатели, проверил, нормально ли меня заправили, когда приземлился «Пьяджо».

Вел машину он. Самолет сел красиво, как чайка, затем свернул с посадочной полосы и покатил за дальние ангары. Я заглушил двигатели и пошел в ту сторону.

Когда я подошел, Кен договаривался насчет заправки. Мы кивком поздоровались, и я оставил его заниматься своими делами, а сам пошел взглянуть на «Пьяджо».

«Пьяджо» был поменьше «Дакоты», имел высокорасположенное крыло и трехколесное шасси, которое позволяло ему держаться низко и ровно и делало самолет ещё меньше. Но фюзеляж у него был толстенький, как у откормленного кота.

У «Пьяджо» были двигатели толкающего типа, с винтами позади крыла, в темноте об этом не следовало забывать. Я обошел самолет и открыл левую дверь кабины, что располагалась перед крылом.

Прав я был, что у наваба полно дома нетронутого богатства и без украденных драгоценностей.

В пилотской кабине свободно поместилось бы восемь человек, но приспособлена она была для четверых. Два кресла были обращены вперед, два в сторону хвоста, все покрытые пятнистой кремовой кожей, каждое имело серебряную пепельницу и откидные столики, прилаженные к ручкам кресел, чтобы можно было выпить в полете. Верх и бока до самых стекол кабины были покрыты шелком, а ниже шли полированные панели. На стеклах имелись зеленые бархатные занавески с золотистыми шнурами.

Я без тени благоговения влез в кабину и чуть не запутался в темно-золотистом ковре. Справа — в сторону хвоста — между двух кресел находилась дверь, она была открыта. Я посмотрел внутрь: буфет с одной стороны, шкафчик и стойка впереди, слева — туалет. И все покрыто темной фанеровкой.

Я посмотрел на переднюю часть кабины. Оба пилотских кресла никак не отделялись от остальной кабины, разве только бархатной занавеской, которую можно было задернуть, чтобы пилотам не мешал яркий свет в остальной части кабины. Сами пилотские кресла были несколько поменьше, не совсем пилотские, а больше похожие на кресла в салонах бизнес-класса, но покрытые той же кремовой кожей. Приборная панель была отделана кожей потемней, по верху по всей ширине шла мягкая подушка — смягчить удар головы при нештатной посадке. Над каждым циферблатом имелся маленький серебряный козырек и подсветка. Кнопки, ручки, тумблеры, выключатели были сделаны из слоновой кости.

На меня этот простор и богатая отделка производили впечатление нереальности. Такие вычурные украшательства делали на старых спортивных «роллс-ройсах», но не в современном самолете. А может, это просто дело привычки. Я вырос на самолетах, в которых простор создавали для пассажиров, для приборов управления, и только после этого стали думать, куда бы приткнуть пилота.

Я потянулся к полукругу штурвала, когда открылась вторая дверца рядом с местом второго пилота.

— Ты, мальчик, не балуйся там ручками, — услышал я голос Кена, — мы, летчики, ох как этого не любим.

— Цветного телевизора жалко не хватает, — заметил ему я. — Я, знаешь, такой человек, что не могу летать на самолете, где нет цветного телевизора.

Он улыбнулся и вошел в кабину.

— Зато у нас есть холодильник. Сделать тебе виски со льдом?

— Я расценю это как стремление угодить мне.

Я встал, отошел в конец кабины, сел в кресло, обращенное назад, и стал смотреть, что делает Кен. Он прошел в буфет. Холодильник там действительно был — маленькая дверца под столиком, которую я не заметил.

— А что, этот королевский будуар ещё и летает? — спросил я.

Пришел Кен с двумя массивными стаканами.

— Ты ж видел его в воздухе, как он тебе? — Он дал мне стакан и сел в пилотское кресло по диагонали от меня. — Это пусть тебя не обманывает кожа, вышитый шелк, фанеровка. Обычная кожа, тряпье и пластик. А дальше все настоящее. — Он пальцем показал наружу, в сторону двигателя. — Два плоских шестицилиндровых «Лайкоминга» с нагнетанием, я из каждого на взлете выжимаю по триста сорок лошадиных сил. Покажи мне ещё самолет, который с шестью пассажирами отрывается от земли через двести ярдов.

— Да ещё с бутылкой виски, да со льдом, — добавил я.

Кен улыбнулся, мы выпили. Наваб явно считает, что хорошее виски весит ничуть не больше плохого.

— Я тебя понимаю, — сказал я. — Может, у меня все это потому, что я слишком долго был слишком беден.

— Хорошая мысль, запиши мне.

Выпили за хорошую мысль. В кабине было тепло, но не жарко, машина недолго стояла на солнце. Снаружи работала бригада заправщиков, двигались они, как сонные мухи. Кен достал сигареты, но, увидев заправочную команду, убрал их.

— Как там Ширли? — поинтересовался он.

— Я её больше не видел.

Он кивнул и сделался серьезным.

— Я все ещё хотел бы… А, сам не знаю чего.

— Ладно, не говори. Я знаю. — Я сделал большой глоток, а потом сказал: — Я тут сделал одно дело, пока тебя не было.

Он резко поднял голову и хмуро взглянул на меня.

— Я надеюсь, ты не натворил тут глупостей, пока дядя Кен был в отлучке?

— Это как посмотреть. Ты лучше выслушай, сейчас я тебе все расскажу.

Он медленно кивнул.

— Давай, рассказывай.

— Я заключил сделку с навабом и вернул ему драгоценности. — Кен оцепенел, а я продолжил: — Одна из вещей, которые я получил взамен, это пара писем. — Я достал их из кармана и передал Кену. — Думаю, ты слез с крючка. Он не может ничего выдвинуть против тебя. Ты теперь можешь снова жить на легальных условиях.

Он пробежал по бумагам.

— Но линчевать они меня могут. Скажем, там, в Пакистане.

— Это они могли и так и так сделать.

Кен убрал бумаги в карман.

— Надеюсь, ты получил не только это?

— Может быть, эти письма важнее, чем ты думаешь. Я лично нахожу это большим делом — свободно передвигаться по земле. Особенно при нашей работе.

Он усмехнулся.

— Свободно? С каких это пор?

Я пожал плечами.

— Ну, скажем, до какой-то степени. Все равно и это важно. Да, у меня действительно есть кое-что еще. Около пяти тысяч фунтов в долларах и швейцарских франках. И пистолет.

Он с удивлением смотрел на меня.

— Пять тысяч? Пять?! Господи!

— Наваб дает вознаграждение пять процентов. Я получил меньше из-за пистолета и других вещей.