Гэвин Лайл - Темная сторона неба

— Я предполагал это, — признался я.

— И вам не пришло в голову сказать об этом мне?

— Нет. А зачем? — Я начал сердиться. — В конце концов, кто вы такая? Неделю назад я и не подозревал о вашем существовании. А через неделю забуду. Если Кену захотелось разыгрывать свою гибель, это его дело. А не ваше.

— Фронтовые дружки, — произнесла она. — Мужики.

Я оперся локтями на стол и наклонился к ней.

— Все правильно. Фронтовые дружки. Мы летали с Кеном на одном самолете, когда вы ещё только думали, когда же у вас начнут расти груди.

Я достал её этим. Она сразу сделалась красной, в глазах появились слезы. Но ей удалось удержать их там.

— Ладно, я веду себя по-детски, мне очень жаль. Дайте мне платок.

Я дал ей платок. Она промокнула лицо, достала компакт-пудру и произвела восстановление разрушенного. У меня кончилось виски. Она заметила это и подвинула мне свой стакан.

— Добейте мой. Это была дурацкая идея — напиться.

Я не стал с ней спорить и забрал у неё стакан. Она закончила свою работу, убрала пудреницу и сказала:

— Так где, вы говорите, это итальянское заведение?

Когда мы вставали из-за стола, из ресторанного зала вышли наваб, Хертер и мисс Браун. Мисс Браун грациозно наклонила голову в мой адрес, для двух других меня словно не существовало.

Увидев эту компанию, я вспомнил, что где-то, должно быть, бродит Юсуф. Я попросил дежурного администратора вызвать такси.

Итальянский ресторанчик находился менее чем в полумиле от «Уаддана». Это было угловое помещение на первом этаже, Там было много столиков, но мало воздуха. Однако они не торопили тебя убираться вон, если ты уже вылизал дочиста свою тарелку.

Мы взяли омары, телятину и белое кьянти и слушали Луи Армстронга из игрального автомата, стоявшего в углу.

Ширли сказала:

— Занятное это дело — быть американцем. Куда ни едешь, везде находишь кусочек Америки. И очень часто это Луи Армстронг.

— Этот мир — американский. Я летаю на американском самолете. «Пьяджо» Кена построен в Италии, а двигатели — американские. В нескольких милях отсюда — американская база. Американский мир. Так что пейте кьянти и радуйтесь.

Она покачала головой, не соглашаясь пить кьянти и не согласная с моей мыслью.

— Нет, это не так. Это говорят многие люди повсюду, и есть полно американцев, которые верят этому. Но это не так. «Дакота» принадлежит не Америке, так же как другие принадлежат Америке. Армстронг звучит здесь, как и в прочих местах. Но это не потому, что самолеты и Армстронг — все это американское. Тот факт, что это американское, в некотором роде терпят. Как тратят американский доллар, если получают его от доброго американца. От этого мир не становится американским.

— Это плохо?

— Не с точки зрения самого мира. Но есть много американцев, которые считают, что держат в своих руках закладные на всю мировую цивилизацию и могут распорядиться ими по-своему, как только мир начнет вести себя не по-американски. Они не могут согласиться с мыслью, что не они руководят миром — раз мир летает на «Дакотах» и слушает за едой Армстронга.

— О, в мире до черта стран, которые не могут согласиться с мыслью, что это не они руководят миром. В одной Европе могу вам назвать пяток, включая Британию.

Она бросила на меня быстрый и непонятный взгляд и сказала:

— Все просто: колониальные державы. Но когда они — вы — пытаются заправлять миром, то никогда не пытаются запродать другим идею, что, мол, они будут англичанами, французами или кем там еще. Так же и мы бережем свою американскость для себя.

— Мы-то пытались заманивать этой идеей. Мы говорили людям, что они могут стать христианами, посылать своих сыновей на учебу в Итон или Сандхёрст, носить цилиндр в Эскоте — но это не сделает человека англичанином. Ты можешь стать более хорошим африканцем или индийцем, или кем-то еще, если будешь вести себя, как англичанин, но ты не сможешь войти в этот клуб, который называется Англией.

Она сидела и делала водоворот из вина на донышке бокала.

— У нас не надо быть Келли из Филадельфии, чтобы входить в клуб, дорогой друг.

— Это да. Так и нет необходимости быть Келли из Филадельфии. Келли из Филадельфии не имеет такой возможности колесить по свету или делать многие другие вещи, как, скажем, стальной барон с сотней миллионов долларов. Всегда есть клубы внутри клубов. В обычной тюрьме вы обнаружите прочнейшую классовую структуру.

Она медленно кивнула, продолжая наблюдать за вращением вина в бокале, и сказала:

— С другой стороны, вы всегда можете отказаться от того, чтобы быть англичанином. А прекратить стать американцем — это не так просто. Вы это заметили?

Я пожал плечами.

— Может быть. Это происходит из-за высоких требований на пребывание в клубе. Вы всегда можете опуститься ниже необходимого предела.

Она с любопытством посмотрела на меня, затем снова кивнула и осушила свой бокал. Я взял в руки бутылку и хотел долить ей, но она покачала головой. А затем сказала:

— А почему вы с Кеном отказались от английского подданства?

Я старался, чтобы эта тема не всплывала. По крайней мере, я пытался. Я аккуратно поставил бутылку на стол и сказал:

— Вы имеете в виду, почему мы работаем на иностранных хозяев? А, в Англии столько пилотов развелось…

— Я не про это. Я сегодня днем видела книгу регистрации в отеле Кена. Тут не обманешь, здесь надо предъявлять паспорт. У него пакистанское гражданство. Потом я поехала в ваш отель и посмотрела в книгу, как вы там записаны. У вас — швейцарское гражданство. Так почему это?

— Это в вас говорит журналист?

— Не валяйте вы дурака.

Я плеснул себе немного вина и посмотрел в бокал. Ответа я там не нашел.

Она резко встала.

— Поедемте и выпьем у меня.

— У вас?

— Во время посадки в Риме я купила бутылочку виски. Мне хотелось бы услышать ваше экспертное мнение о нем. — И взглянула на меня чистым, простодушным взглядом.

Я положил на стол три ливийских фунта и последовал за ней на выход.

Мы вернулись на извозчике в «Уаддан».

Ее номер находился на третьем этаже. Он показался мне не велик, не мал — обычный номер с гостиничной мебелью и гостиничным освещением. Тут можно прожить всю жизнь и оставить на нем такой же налет своей личности, как царапину на бриллианте.

Я аккуратно закрыл дверь и обернулся. Она стояла в нескольких футах от меня, напряженная, словно ожидая, что я брошусь на нее, а она не знает, отвечать мне или уклоняться.

— Только ничего мне не говорите, — произнесла она. Голос её при этом звучал даже слишком твердо.

— Вам не следовало приглашать меня сюда, — сказал я. — Если только вы не имеете в виду одно виски.

Она несколько расслабилась, и на лице у неё промелькнула улыбка.