Григорий Славин - Имею право сходить налево

С моим «БМВ» постоянные проблемы из-за сигнализации. Я не имею привычки хранить ключи с брелоком аккуратно, ношу их в кармане вместе с зажигалкой, ключом от квартиры, поэтому неудивительно, что часто прямо в кармане нажимаются кнопки, которые я не хотел бы нажимать. И часто в таких комбинациях, что однажды мне пришлось вызывать к дому специалиста по сигнализациям. Что включилось на пульте – на разгадку этой тайны у меня ушло бы времени куда больше, чем у Геры для открывания этого сейфа.

– Двести рублей, – сказал специалист, держа в руках мой брелок и заглядывая мне в глаза. – Сколько бы времени я на это ни потратил.

Мне нравятся честные люди, терпеть не могу рвачей и поэтому охотно согласился. И тогда этот честный человек вынул батарейку из пульта и снова вставил. Пульт, а потом и машина вякнули, а специалист протянул мне брелок:

– Двести рублей.

Как просто, оказывается, сбросить все настройки и открыть машину.

И вот сейчас я, зацепив батарею ногтями, потянул ее на себя. И вот уже батарея в моей руке, а никаких волшебных превращений с сейфом – швейцарским, если верить стальной бирке на тыльной стороне – не происходило. Оказывается, швейцарский сейф и автосигнализация – понятия немного разные. И требуют, следовательно, разного подхода.

– А может… – потянул свою версию Гера.

– Да ни черта тут не может, кроме двухсот двадцати! – зарычал Антоныч, и не успел я и моргнуть, как он оторвал от торшера в углу кабинета шнур. Прихватив один спаренный конец зубами, он стянул изоляцию. – Надоели мне эти компьютерные игралки! Ничего похожего, ничего похожего… – передразнив Геру и сунув вилку в розетку у стола, он оголенные концы вставил в гнездо, где до этого стояла батарея на двенадцать вольт. Рефлекс, отвечающий за собственную жизнь, заставил меня отдернуть руки от стального ящика.

Сноп голубых искр вылетел из углубления, где недавно пряталась батарея. Сейф ухнул. Потом звякнул, как телефон – коротко и звонко, и мне по ноге, врезав так, что потемнело в глазах, ударила тяжелая дверца.

Я заорал, как если бы мне ногу отсекло.

Тем временем раздался еще один хлопок, уже у стены, и торшер немедленно занялся оранжевым огнем.

– Воду, воду несите! – заверещал Гриша.

– Нельзя электрику водой!

– Делайте что-нибудь, там уже Репин полыхает!

– Это не Репин, это Сислей!

– Откуда здесь Сислей?! Сислей миллионы стоит!

– Теперь уже меньше!

На стене полыхала картинная рама, и холст, пузырясь краской, темнел и сворачивался.

– Но картину-то водой можно! – запротестовал Гриша.

Гера тем временем выбежал из комнаты и вернулся с каким-то покрывалом.

В несколько ударов он сбил пламя с рамы, сломал саму раму и прорвал холст.

– Потолок!..

Натяжной потолок покрылся сотнями мелких отверстий, и отверстия эти увеличивались в размерах.

– Бей по потолку! – приказал Антоныч – и Гера одним стремительным ударом снес хрустальную люстру. Ее прощальный звон был последним, чем закончилась борьба со стихией.

– Обошлось, – выдохнул Гриша. – Я так перепугался…

Пока я растирал на полу конечность, моля всевышнего, чтобы он мне ее сохранил, пока мысленно клялся, что в жизни никогда не буду вскрывать чужих сейфов, лишь бы не перелом и не трещина, подельники стали выгребать содержимое сейфа.

– Фотографии, фотографии и еще раз фотографии! – хрипел в запале Антоныч.

– Фотографии, зачем в сейфе хранить фото в рамках, Слава?! – возмущался, помогая Антонычу опустошать сейф, Гриша.

Решив заглушить боль виски, я подошел к столу и, дрожа рукой, наполнил рюмку. Сзади гремели по паркету деревянные рамки, скоро, видимо, должны были появиться и картины, но мне было не до Уорхола. Я занимался анестезией. Опрокинув рюмку так, чтобы обожгло рот и боль малая заглушила боль большую, я поставил рюмку на середину подноса и шумно выдохнул. Взгляд мой уперся в слова, выгравированные на подносе. Как-то сразу и не заметил… Оказывается, это – подарочный набор. И на сервизе, дорогущем – я не спец по хрусталю, но может ли в этой квартире быть вещь не дорогущая? – рука мастера вырезала гравером…

Виски стекал все ниже, ниже, достиг желудка, и я, не желая мешать этому процессу – боль действительно отступила, стал читать:

Дорогому Гюнтеру Алексеевичу в честь 60-летия с наилучшими пожеланиями…

Что-что?..

Проверяя себя, я прочел это еще раз.

А потом, холодея спиной, животом, больной ногой и затылком, и в третий.

Голова попробовала включиться в работу сразу, но у нее ничего не вышло. Бессонная ночь, спиртное, утреннее пиво, теперь вот виски на старые дрожжи…

Как так? Ничего не понимаю.

– Эй, медвежатники… – слабо позвал я.

– Здесь нет картин, Слава! – взрычал Антоныч.

– Я знаю…

– Откуда ты можешь это знать?!

– Иди сюда…

В Герином кармане раздалась мелодия. Кто-то звонил Гере. Очень вовремя.

– Да? – спросил он, замирая на мгновение.

– Антоныч, – сказал я, – посмотри на это…

Антоныч вчитался.

– Да-да, Гюнтер Алексеевич, слушаю вас…

Я переключился с Антоныча на Геру.

– Где мы? – переспросил последний и обвел нас глазами. – Мы – в квартире на…

Я бросился к нему, хромая, и выбил из руки трубку. Закрыл рот и прижал к стене.

– Мы – у Гриши дома. Ты понял?! Ты понял?!

Он отрицательно покрутил головой.

– Говори, что велю!.. – свистящим шепотом приказал я.

– Пресвятая богородица… – раздался за спиной скорбящий голос Антоныча. Даю сто к одному, что он еще не понял всей цепочки моих рассуждений, но, пропустив мелочи, догадался о главном.

Гера между тем поднял трубку и заговорил быстро, как человек, по вине которого разговор прервался.

– Простите, трубку уронил. Мы дома у Гриши. А что?

Я схватил с пола одну из фоторамок. На ней фарфорово улыбающийся Гюнтер приобнимал Миронова, которого знает вся Россия. Не Андрея и не Евгения, третьего.

– Антоныч, валим отсюда! Посмотри в глазок!

Я схватил Гришу и Геру за воротники и поволок к выходу.

– Когда на Кутузовском будем? – продолжал разговор Гера. – Так я думаю, что через пару часов… А что?

– Чисто! – оторвавшись от глазка, сообщил Антоныч.

Я бесшумно отодвинул задвижку и толкнул вперед дверь. А следом и Геру. Гриша успел проскочить вперед без моей помощи.

– Ладно, хорошо, – говорил Гера. – Как только подъедем, сразу звякну! Да, до скорого!..

Охранник проводил нас, спускающихся, ленивым взглядом. Жизнь этого дома не терпела суеты. На последней ступеньке Антоныч даже отбил чечетку. Не знаю, зачем он это сделал. Наверное, чтобы охранник не заметил, что от лишнего вопроса в нашу сторону мы готовы от страха обмочить штаны.

– Быс-стро, быс-стро, быстро! – зашипел он, едва мы оказались на улице. – В машинку – и рвем когти!