Сергей Александров - Колода без туза

Все эти мысли молнией пронеслись в мозгу Дроздова и вылились в единственно верный вывод. Он пристально смотрел на есаула и молчал. Но теперь он был готов к действию и лишь ждал, чтобы противник сделал следующий ход.

— Служебная тайна? — усмехнулся есаул. — Я унесу ее в могилу.

— Ладно уж, коль пришел… — неохотно кивнул Дроздов. — Тем более, что все очень просто. Ваш Важин без видимых причин перевел Плюснина в камеру к Синельникову, а в тюрьме без причин не переводят. У Важина должен был быть какой-то серьезный резон для такого перемещения. Потом в белецкой церкви обнаружилось, что Плюснин женат на Нине. Заподозрили, что перед спектаклем она заменила пустую обойму на полную. Остается передернуть затвор — и патрон в стволе, а Ямщиков — самоубийца… Но доказать это было можно, лишь взяв преступницу с поличным. Мы сделали это, предвидев повторение ситуации о Ямщиковым в клубе. У вас не было лучшего способа избавиться от меня, слишком много знавшего, перед бегством за кордон.

Мещеряков слушал с непроницаемым лицом.

— Камчатов понял, что Плюснин полез к Синельникову в тюрьму за какими-то важными сведениями и что после провала Плюснина вы кинетесь искать выход, — продолжал Дроздов. — Вот я и «подставился» как Овчинников, Нина и Важин «высчитали» меня и передали вам.

— И вы были уверены, что не провалитесь? — спросил есаул.

— Все, кто служил у Овчинникова, расстреляны в Белецке, — сказал Дроздов. — Уличать меня некому. Так что ваш фарс с опознанием Кадыровым нельзя было принять всерьез. Впрочем, опасность все же существовала. Без риска в нашем деле не бывает, я уже говорил вам в лесу. Был риск и здесь. Вы ведь все время играете, Мещеряков, и при этом любуетесь собой. Могли заиграться и расстрелять меня. Хотя я был вам до смерти нужен, как вы полагали. Потом, конечно, сожалели бы, но я от этого живее бы не стал. К счастью, обошлось. Ну а что касается самого Овчинникова, которого я изображал, его нашли в читинской тюрьме под чужим именем.

— Вы хотите сказать, что Овчинников вам помог? — изумился Мещеряков.

— Очень помог, — кивнул Дроздов. — Правда, он об этом до сих пор не догадывается и, надеюсь, не догадается никогда. — Дроздов улыбнулся. — Он не знает, что мы раскрыли его.

— Вы и его провели? — без выражения спросил есаул.

Дроздов виновато развел руками: пришлось, мол, уж простите великодушно, деваться некуда было.

— Лично вы? — спросил Мещеряков.

Дроздов кивнул и сказал, словно оправдываясь:

— Должен же я был подготовиться к знакомству с вами. Пришлось стать его вторым «я». Не сделай я этого, наша с вами встреча могла кончиться для меня печально. Не так ли?

Некоторое время Мещеряков молчал, глядя в пустоту. Он, несомненно, был потрясен. «Все идет как надо», — подумал Дроздов. После паузы есаул потерянно спросил:

— Позвольте, а как же шрам? Вам что, специально его сделали?

— У Овчинникова нет никакого шрама, — ровно сказал Дроздов. — А я свой в Крыму заработал. Под Перекопом. Камчатов подсунул мою примету Важину, тот проглотил приманку, за ним вы…

Дроздов вдруг увидел на миг, словно наяву, ледяную рябь ночного ноябрьского Сиваша, который по горло в воде перешла в полном безмолвии дивизия Блюхера, чтобы, обойдя справа укрепления Турецкого вала, ударить Врангелю в тыл, увидел себя, привставшего в стременах с саблей над головой, с перекошенным в крике ртом, несущимся в конной лаве навстречу кавалерии белых, увидел полощущееся на ветру пробитое пулями алое знамя, услышал тысячеголосый рев — «Даешь!», топот и храп взмыленных лошадей, яростный стальной скрежет рубки и вновь, как два года назад, с пугающей реальностью ощутил страшный холод вошедшего в него под сердцем острого железа.

Мимолетное видение потускнело и исчезло так же внезапно, как возникло. Прошлое отхлынуло. Осталось настоящее: сидящий на нарах есаул. Лицо Мещерякова было бесстрастным. Лишь беспокойные пальцы игрока выдавали возраставшее волнение.

— Значит, любовь к Моцарту и отвращение к фотографии — тоже ваши фокусы? — спросил есаул.

— Разумеется, — сказал Дроздов и решил, что пора снова брать инициативу на себя. — Как мы и ждали, вы сделали на меня ставку, — ровно проговорил он. — Теперь списки, за которыми вы охотились, у нас. Плюснин сам привел меня к ним. Ох и ненавидит же он вас…

Пальцы Мещерякова замерли, судорожно вцепившись в рукав.

— Вот я вам все и рассказал, — проговорил Дроздов. — Позвольте теперь мне вопрос? Меня тоже кое-что интересует. Чисто психологически. Я не собираюсь спрашивать о ваших связях. Так можно?

Есаул едва заметно кивнул.

— Коль у нас откровенный разговор, скажите, на что вы надеялись, когда через Важина приказали Нине убить Ямщикова на сцене? — спросил Дроздов. — Неужели считали, что эту шараду нельзя разгадать? Ведь вы умный человек.

Смысл вопроса не сразу проник в сознание Мещерякова. Потом есаул медленно, словно через силу ответил:

— Разгадать можно все… Но я счел, что когда мир валится в тартарары и гибнут тысячи людей… Что в это время чекисты не станут копаться в истории юнца, застрелившегося из любви к экзальтированной гусыне… — Внезапно есаул истерически расхохотался: — Боже мой, я думал, что делаю дело, а вы… — Он просто изнемогал от смеха. — Вы дергали меня за нитки, как картонного паяца…

«Наконец догадался, — с облегчением подумал Дроздов. Теперь он готов. Задача решена».

Мещеряков перестал смеяться так же внезапно, как начал, бессильно привалился к стене, закрыл глаза. Есаул напоминал проколотый резиновый мяч, из которого вышел весь воздух.

— Ошибка в расчете, теперь я понял… — Он машинально скользнул взглядом по неоконченному пасьянсу.

«Он отлично понимает, что все потеряно, произошла катастрофа, и все же делает хорошую мину при плохой игре, хотя это бессмысленно и впереди никакого просвета, — подумал Дроздов. — Великая сила привычки к лицемерию…»

— Что ж, сегодня — ваш выигрыш, завтра — наш… — бесцветным голосом проговорил Мещеряков.

— Это в картах, — жестко произнес Дроздов и встал с нар. — А в жизни — в жизни мы всегда будем вас побеждать. Ваша колода без туза, Мещеряков. Пусто у вас внутри. Потому и отдали ордена псу. Вы ничего не поняли. Жизнь не пасьянс. Мы не уберегли Ямщикова от вашей пули. Но мы защитили его чистое имя.

Он двинулся к дверям.

— У меня просьба, — тихо сказал есаул ему в спину.

Дроздов остановился. Обернулся.

— На заимке остался Шериф, — не глядя на Дроздова, проговорил Мещеряков. — Он не виноват…

— Ч-черт, я ведь обещал ему подарок… — с досадой спохватился Дроздов. — Хорошо. Что-нибудь придумаю.

Он стукнул в железную обивку двери. Открылся «глазок». Дроздов кивнул надзирателю. Загремел ключ в замке. Дверь с грохотом отворилась и закрылась за Дроздовым. Мещеряков сидел неподвижно, все так же привалясь к стене, уронив на колени безжизненные руки, и тупо смотрел в пространство ничего не выражающим взглядом. Это был конченый человек.