Лукьян Горлецкий - Граница

— Хорошо, что приехала! Ты даже не можешь себе представить, как хорошо! Но зачем же так рисковать? И сколько ты ехала? — спрашивал он.

— Почти два месяца.

— И как ты перенесла такой путь?

— «Как, как»!.. Я и сама сейчас не верю, что все это выдержала. Но выдержала.

Они шли обнявшись по двору заставы — высокий Фаязов и маленькая Назик. Притихшие красноармейцы провожали их взглядами, и многие, наверное, подумали, что хорошо бы встретить когда-нибудь вот такую же отчаянную и преданную подругу.

А вскоре Назик познакомилась с Савсан. Вот как это случилось.

В девяти километрах от заставы был наш пост Гаргуш. Он находился в долине Вечных Ветров. Ветры дули из семи ущелий. Под скалой в маленькой кибитке помещался пост. Летом здесь было терпимо, а зимой — ад. Холодный ветер пронизывал до костей, выдувал душу из человека, обжигал как огонь. Выстоять ночь на этом ветру было нелегко. Не случайно какой-то пограничный поэт высек на скале слова:

На посту Гаргуш постоянно несли службу четыре красноармейца.

Фаязов как-то утром послал меня на Гаргуш проверить, все ли там в порядке. Уже подъезжая к долине Вечных Ветров, я нагнал Сары-Сая. Он заулыбался, увидев меня, и сказал, что идет пить нарзан. Нарзанных источников здесь было много.

Недалеко от поста мы расстались. Старик свернул на тропу, что вела к источнику, а я поехал дальше. Вдруг впереди на тропинке показалась женщина с ношей на голове. Шла она легко. Лица ее не было видно. Но по походке и по выцветшему красному платью я узнал Савсан и погнал коня рысью. Савсан бросила сверток. Это было ватное одеяло, перевязанное веревкой.

— Куда ты, Савсан?

Она что-то ответила грустно. Ее красивое лицо, прежде такое юное и свежее, было неузнаваемо. Савсан осунулась, и лицо ее поблекло, как после болезни, а под глазами залегли синеватые тени.

Я знал, что Савсан недавно опять поссорилась с Айдаром. Об этом нам с Фаязовым рассказал Вахид. От него мы узнали, что Савсан ушла в кибитку отца, но тот выгнал ее. Назик тоже слушала учителя, хмурилась, покусывая губы, а когда он ушел, объявила, что хочет непременно познакомиться с Савсан.

И ей, и Фаязову, и мне было жаль эту смелую, сильную и такую не похожую на других девушку. Появление ее здесь было неожиданным, но я догадался, что Савсан решила уйти из кишлака.

Я соскочил с коня, взял Савсан за руку и почти силой усадил на траву. Она печально улыбнулась и что-то сказала мне или спросила. Хотя я уже довольно хорошо понимал таджикскую речь, но на этот раз не понял и кивнул головой в знак согласия. Савсан по-своему расценила это. Она быстро расстелила одеяло, села на него и пригласила меня. Я нерешительно подвинулся к ней. Савсан достала из свертка лепешку, отломила половину и дала мне. Потом придвинулась ко мне, будто я так лучше мог ее понять, и быстро заговорила. Среди слов и восклицаний я разбирал отдельные фразы, имена Айдара и Назаршо, которые она часто повторяла. Вероятно, она рассказывала о своей беде, что-то просила. Но говорила она так быстро, что я с трудом улавливал смысл.

Напряжение Савсан возрастало. То, что мы не понимали друг друга, видимо, мучило ее больше, чем меня. Она даже стала делать знаки руками. И вдруг слезы брызнули из ее глаз.

— Савсан, чего ты плачешь? Куда ты уходишь? Из Рына не надо уходить, — говорил я.

Девушка на секунду притихла. Она напрягла все свое внимание и даже подалась вперед, чтобы понять меня, и уловила слово «Рын».

— Рын не надо, мой… — Она махнула рукой в сторону гор.

— Из Рына не надо уходить, — говорил я. — Не понимаешь? Айдар плохой?

Савсан оживилась и закивала головой.

— Айдар муж не надо. Айдар плохая.

— Ты ведь любишь Айдара? — сказал я по-таджикски фразу, которую минуты две складывал по слову в памяти.

— Любишь, любишь, теперь не любишь, — сказала она.

Пришел Сары-Сай. При появлении его Савсан застеснялась, отодвинулась от меня. Сары-Сай по-таджикски очень сухо начал спрашивать ее, почему она ушла от Айдара, а сам вытирал платком вспотевший лоб. Девушка вначале молчала и вздрагивала от его вопросов, как от ударов, потом быстро и сердито стала возражать.

— Спроси, куда она уходит, — сказал я Сары-Саю.

— В Хорог идет. Я сказал, чтобы она у мужа жила, — не хочет.

— Передай ей: в Хорог не надо идти. Пусть у отца живет. Мы поговорим с ним.

— Зачем отца? Муж есть, — проворчал Сары-Сай.

— Айдар — басмач! Сары-Сай — басмач! — вдруг зло закричала Савсан, вскочила и стала быстро связывать одеяло.

Она ни за что не хотела возвращаться в кишлак. Когда я стал ее уговаривать, она гневно взглянула на меня и, схватив свое одеяло, быстро зашагала прочь. Сары-Сай сидел нахмуренный и даже не поднялся. Я догнал Савсан. Она остановилась и смерила меня враждебным взглядом.

— Айдар — не надо, в кибитку — не надо, на заставу пойдешь, будешь работать прачкой, стирать белье, — Сказал я по-таджикски.

Савсан задумалась.

— Заставу пойду, — согласилась она. — Работай будем, кибитка не пойдем.

Мы с Савсан вернулись к Сары-Саю.

— Отведи ее на заставу, — сказал я старику.

И, хотя это было сказано по-русски, Савсан мгновенно все поняла:

— Сары-Сай не пойду!.. Ты, Петр-ака, пойду…

— Тебе придется ждать час или два, — сказал я медленно по-таджикски.

— Буду ждать, — тоже по-таджикски упрямо ответила она.

Проверка поста заняла у меня меньше часа, и вскоре мы уже возвращались домой. Савсан я посадил на коня, а мы с Сары-Саем пошли пешком.

На полпути нам встретился Айдар. Савсан издали заметила знакомую фигуру в черной расстегнутой рубахе, высоких армейских сапогах. Она остановилась, слезла с лошади и испуганно прижалась к скале. Айдар был темнее тучи. Не поздоровавшись, не говоря ни слова, он бросился к Савсан, схватил ее за руку и с силой потянул к себе. Девушка вскрикнула, вырвалась и вновь отпрянула к скале.

Айдар застыл. Глаза гневно блеснули. Он подбежал к Савсан, снова рванул ее за руку.

— Оставь ее! — крикнул я и преградил ему путь.

Айдар схватил меня за грудь и занес кулак для удара, но Сары-Сай удержал его руку.

— Айдар! Айдар!.. — повелительно крикнул он.

Парень отступил. Сары-Сай принялся ласково успокаивать его, а потом стал уговаривать Савсан вернуться к мужу. Но в голосе его воркующе-ласковом почудилось мне что-то неискреннее. Старик то и дело поглядывал на меня, будто ждал моего одобрения. Савсан слушала, отвернувшись, покусывая губы.

Айдар вновь взял ее за руку, но девушка вырвала руку и отбежала, крикнув:

— Мой — комсомол, ты — басмач!

Айдар побледнел, круто повернулся и зашагал в сторону кишлака, а мы свернули к заставе.