Лукьян Горлецкий - Граница

— Вот и Савсан! — сказал я выбежавшей к нам Назик. — Она будет жить на заставе.

— Это Савсан? — воскликнула Назик, разглядывая девушку с любопытством. — Хороша, хороша, просто прелесть.

Смущенная Савсан смотрела на нее и, видимо, старалась вникнуть в смысл ее слов. Тогда Назик заговорила по-таджикски. Савсан оживилась.

— Ты таджичка? — спросила она.

— Нет, Савсан, армянка. Родилась в Армении, а выросла в Самарканде и говорю по-таджикски, — улыбнулась Назик.

Потом обе долго говорили; говорили, перебивая друг друга. Савсан показала комсомольский билет, Назик — свой партийный. Они рассматривали их и тихо беседовали, как старые знакомые.

— Вы знаете, — как-то таинственно, будто по секрету, шепнула мне Назик, — эта девушка очень, очень способная. Дай ей знания — и она горы будет ворочать.

С тех пор Назик и Савсан стали неразлучными подругами. Они всюду были вместе. Савсан назначили прачкой на заставе. Стирать она, конечно, как следует не умела. Учила ее Назик.

Савсан быстро осваивала немудреную науку стирки и вскоре уже перестала нуждаться в наставнице. Однако Назик по-прежнему работала вместе с ней.

Стирали они в бане, и вскоре баня стала самым веселым местом на заставе: тут обсуждались житейские дела, шла веселая перепалка с красноармейцами, вечно звенел смех.

Назик, которой, казалось, до всего было дело, первая завела разговор с Фаязовым о том, что внутри всех помещений на заставе надо произвести побелку. И вскоре Прищепа и Фартухов привезли в двуколке два мешка мела, Назик по-хозяйски раскрыла один мешок, потрогала молочно-белые катышки.

— Мало, — сказала она.

— Пока хватит, — ответил Фаязов.

— Что ты? Я же знаю. Не хватит. Это на одну стену. А нам его много надо. И казарму побелить внутри, и снаружи, и кухню, и столовую, и канцелярию, и нашу квартиру. Нельзя жить, как в конюшне!

— Ты, что же, все сразу хочешь? — удивился Фаязов.

— Конечно. Не буду ждать, как ты, два года. Извести н е т, глины н е т, воды н е т! Неправда. Все есть!

Фаязов удивленно прищурил свои весело поблескивающие глаза:

— Это верно. Но зачем вот так, при всех, мужа критиковать?

— А я ведь не только тебя. И Прищепу и Крылова!.. — Назик хитровато взглянула на нас. — Они же твои помощники, и им тоже полагается думать.

— Слышите, Прищепа? Какая тут критика против нас?

— Може ще поихаты? — спросил старшина.

— Правильно. Захвати три лошади, мешки…

— Вот это мужской разговор, — одобрила Назик. — Но это не все. Нужно глины повозку, воды, людей. Тут работы на неделю. Надо же все грехи твои позамазывать.

— Ладно, будет вода и глина.

Из-за этих двух мешков мела неожиданно обычный день заставы превратился в хозяйственный. Фаязов еще ощупывал шершавые, потрескавшиеся стены, а Кравцов уже снимал в казарме лозунг: «Бдительность — наше оружие»; бойцы выносили во двор кровати, тумбочки, постовую одежду, приспосабливали конские щетки для побелки, несли ведра, лопаты. Назик облачилась в фартук из старой простыни. Поварским ножом, длинным, как сабля, она то скребла стену, то, охваченная азартом деятельности, носилась по казарме, по двору, стараясь всех занять работой.

К концу недели все помещения заставы сияли и блестели. Стало приятно зайти в казарму, в столовую, даже в канцелярию.

Решили побелить и школу в кишлаке. Собрались все жители от мала до велика. Стояли, сидели, заглядывали в окна мужчины и женщины, старики и дети. Побелка шла внутри, а снаружи Савсан и несколько девушек мазали стены глиной. И тут я заметил Айдара. Он понуро сидел под дувалом и смотрел в землю.

Когда я подходил к дверям школы, Айдар догнал меня и тронул за плечо.

— Не надо Савсан застава, — прохрипел он, преграждая мне путь.

— Как — не надо? Ты нападаешь на нее, бьешь. Вот она и сбежала на заставу. Что ей было делать? — сказал я по-таджикски.

Айдар застонал.

— Пусть идет кибитка. Мой не трогай будет, — сказал он с тоской.

— Ты это Савсан скажи.

— Савсан не слушает.

— Ты обидел ее.

— «Обидел, обидел»! Ты! Ты все! Зачем разрешаешь Савсан застава? — Он сумрачно взглянул на меня и ушел.

Внутри школы заканчивалась побелка, когда ко мне подошли Назик с Вахидом.

— Петр Андреевич, хорошо, что вы пришли. Мы с Вахидом вспоминали вас.

— Ругает Назик меня и вас, — сказал смущенный Вахид, весь в пятнах мела.

— А как же не ругать, дорогой мой Вахид? В кишлаке родилась комсомольская ячейка. Комсомольцы на ликбез ходят и школу белят. Но, дорогой, их надо вовлекать в общественные дела. А дел этих уйма.

— Подождите, Назик-джан, все будет. Мы существуем всего без году неделя, — сказал Вахид.

Назик положила маленькую ладонь на мускулистую руку Вахида:

— Не обижайтесь, Вахид, но у вас даже представления о комсомольской работе нет, поэтому и дело движется медленно. Это и со мной так было. — Она с укором взглянула на меня. — Давайте, Петр Андреевич, поможем им.

— Поможем, — кивнул я.

С каждым днем неутомимая Назик становилась всем нам ближе. Однажды она объявила, что я должен столоваться у них.

Фаязов поддержал ее:

— Вам лучше, и нам будет веселее, а готовить ей все равно: что на двоих, что на троих.

Мне хотелось получше узнать Фаязова, и я согласился. На другой же день я отправился к начальнику заставы ужинать. Пришел я рано. В коридоре со свистом шумел примус, будто хотел разорваться. На сковороде жарилась свежая рыба. Над ней колдовала Назик. За столом, покрытым белой скатертью, курил Фаязов. Я сел против него. В гости ждали и Вахида. Поэтому квартира и хозяева были немного принаряжены.

Я чувствовал себя неловко и молчал. Фаязов тоже курил молча. Но вот во дворе показался Вахид. Его сопровождал дежурный. Назик побежала встретить учителя, ввела его и усадила рядом с Фаязовым, потом вышла и появилась со смущенной Савсан. Назик подталкивала ее, и та, с залитым краской лицом, упиралась, опустив голову, и не знала, куда деть глаза.

Начался ужин. И тотчас у меня и, вероятно, у Вахида прошло чувство неловкости, а смущение Савсан точно рукой сняло. Как-то незаметно и быстро сумела Назик создать атмосферу простоты и даже веселья, будто за столом собрались давние хорошие друзья.

После ужина мы с Фаязовым вышли покурить в коридор, а Назик подсела к Савсан, и они с Вахидом втроем о чем-то долго беседовали.

Назик и Савсан были неразлучны. Они вместе работали, вместе отдыхали в саду, ходили в горы, по кишлакам.

Не помню уже, для чего я зашел в кишлак. На улице встретили меня Назик и Савсан. Они ходили по кибиткам. Любопытная Назик захотела посмотреть, как живут дехкане, и потянула с собою Савсан.

Назик издали спросила меня:

— Петр Андреевич, вы бывали в кибитках? Ну, тогда пошли с нами. Поможете. Ведь вы уже знаете местные обычаи, а я еще нет.