Лукьян Горлецкий - Граница

Огонь удалось потушить. Но спасена была только ничтожная часть урожая.

Вдруг я услышал хрипловатый голос Назаршо.

— Кто видел? Какой мальчик? — Председатель быстро шел с группой колхозников мимо тлеющих копен, лицо серое, усталое, выпачканное в золе.

— Давлятка! — крикнул кто-то.

Вперед вытолкнули худенького мальчика в домотканой рубахе и непомерно широких рваных брюках. Слабые отсветы падали на его тоненькую шейку, круглое маленькое лицо. Назаршо присел перед ним на корточки. Давлятка отвечал коротко, испуганно, точно в чем-то был виноват. Из обрывков фраз, восклицаний и вопросов Назаршо постепенно вырисовывалась картина происшедшего.

Одиннадцатилетнего Давлятку мать пристроила в помощники сторожа. Дежурили по очереди. Спал Айдар — сторожил мальчик. Потом Давлятка уходил спать в шалаш, и копны охранял Айдар, обходил поля и изредка заглядывал в шалаш. На этот раз Айдар вместе с мальчиком до полуночи сторожили копны; потом мальчик ушел спать. Проснулся он от шума. Выглянул — вокруг горели копны. Среди огней метался человек. Давлятка подумал, что это Айдар, и побежал к нему. Недалеко он увидел второго человека. Неизвестный поджигал копну. Пламя осветило его с ног до головы. И мальчику показалось, что это Сары-Сай. Он был в такой же черной тюбетейке, какую носил ишан, в длинной расстегнутой рубахе, подпоясанной ремнем, на котором болтался в кожаном чехле кривой нож. Давлятка закричал. Два человека бросились к нему. Мальчик побежал к реке и упал в кустах. Он притаился там, дрожа от страха. Его искали, бегали рядом с ним, но не нашли. Потом Давлятка бежал кустами, повернул на дорогу в кишлак…

Ни у кого не вызывало сомнения, что подожгли пшеницу басмачи. А вот тому, что среди них был Сары-Сай, никто не поверил. При чем тут Сары-Сай? Он святой человек. Этого быть не может. Мальчонка что-то напутал. Померещилось со страху…

В спорах о Сары-Сае все забыли об Айдаре. Потом вспомнили и о нем. Его искали по всей Рынской долине: в арыках, в кустах, в реке и в ущельях. Все сошлись на том, что басмачи убили Айдара.

Айдар появился в долине только на рассвете. Долина лежала мертвая, выгоревшая, в черных заплатах пятен. Парень подбежал к шалашу, который был развален, и стал разрывать обломки, из-под которых он извлек свою премию — халат. Он был аккуратно сложен и не сильно пострадал. Только на груди около рукава прогорела дыра. Айдар надел халат, вероятно, в бессознательном почти состоянии и пошел в кишлак.

Весть о появлении Айдара в кишлаке быстро облетела все кибитки.

Парень сидел на камне у кишлачного Совета, бледный, угрюмый, и молчал. Возле него полукругом стояли колхозники. Его расспрашивали, но он не проронил ни слова. Возле правления появилась Савсан, Айдар заметил ее и еще ниже опустил голову.

Никто не знал, где был в эту ночь Айдар. То ли его силой увели басмачи, то ли он сам оставил свой пост.

Пришел Назаршо. Айдар не пошевелился, не взглянул на председателя.

— Где был? — по-таджикски спросил Назаршо. Вопрос прозвучал сурово.

Айдар поднял голову, криво усмехнулся.

— В кибитке… спал… — произнес он.

Толпа ахнула, зашумела и придвинулась к нему.

— Врешь! В кибитке тебя не было! — крикнул председатель, багровея.

Айдар вскочил, побелел, сжал огромные кулаки и зло уставился на Назаршо. Он был страшен в эту минуту:

— Чего вам надо?

Назаршо подошел близко к Айдару. Они напряженно смотрели друг на друга. Айдар выглядел нелепо в своем новом халате. Но никто не смеялся.

— Ты не дрожи, — говорил Назаршо. — Ты скажи… Не хочешь мне — так людям скажи. Они же погибнут с голоду. Ты объясни им, как это произошло. Они должны знать.

К Айдару подошел Вахид и положил руку на плечо:

— Скажи, Айдар! Скажи. Все равно тебе не уйти от ответа. Наберись мужества!

Айдар виновато взглянул на него и сел на камень, как на скамью подсудимых. Он низко наклонился и смотрел людям под ноги. Потом что-то вскрикнул и схватился обеими руками за голову.

— Обманули! — громко застонал он.

Наступила тишина.

— Кто обманул? — спросил Вахид.

Айдар вскочил и поднял обе руки, как бы защищаясь.

— Не кричите! Не спрашивайте! Я сам все расскажу. Сары-Сай обманул. Он прибежал ночью и говорит: «Иди к озеру, там брат твой умирает…»

— И ты никому не сказал?

Айдар опять поднял руки:

— Никакого брата там не было. Там был Султанбек, который уговаривал идти к нему в банду.

Люди зашумели. Назаршо поднял руку, и шум снова утих.

— Будь они прокляты, Сары-Сай и Султанбек! — закричал Айдар.

Айдара не судили. Его исключили из колхоза, но это для него было тяжелее всякого суда. Он целыми днями сидел в кибитке и не появлялся в кишлаке.

Печален был Рын в эти дни. Неумолимо надвигалась недобрая мачеха-зима. Она уже побелила вершины гор, а на рассвете сковывала арыки тоненькой коркой льда, покрывала землю легким туманом инея и холодной тоской проникала в сердца людей. На партийно-комсомольском собрании заставы мы решили всем, чем можем, помочь дехканам. Как раз в эти дни из Хорога нам привезли продовольствие. И все, как один, проголосовали за то, чтобы часть продуктов отдать кишлаку.

В эти дни мы старались чаще бывать в кибитках, чтобы вселять в людей бодрость, веру в то, что советская власть не оставит их в беде. Надо было немедленно о случившемся сообщить в Хорог и, пока не завалены снегом перевалы, доставить хлеб в кишлак…

Как-то раз обходя кибитки, Назик, Вахид и я встретили на улице Айдара. Его трудно было узнать. Он постарел, осунулся. На нем был халат с черной заплатой на груди. Зачем он его надевал? Ведь каждый, кто взглянет на заплату, вспомнит горящие копны, погубленный хлеб. Но Айдар почему-то носил его. Может быть, думал, что не о погибшем урожае, а о его хорошей работе вспомнят люди, увидев его в этом халате. Айдар прошел мимо, не взглянув на нас.

— Обиделся на всех, сидит неделями в кибитке, — сказал Вахид.

— Но так же нельзя! — воскликнула Назик. — Ему надо дело дать, чтобы с людьми был.

— Пытались, — ответил учитель. — Он всех гонит, а Навруза чуть не избил.

Через минуту мы сидели в одной из кибиток на темной, как земля, кошме и грели у очага озябшие руки. В углу согнулся белый как лунь старик с короткой, будто оборванной, бородой и мыл в плоском деревянном тазу ноги. И хотя лицо его было прозрачно-желтое, но на диво бодрое и красивое. Умные глаза зорко глядели на нас. Возле него сидел в грубой, рваной рубашке черноглазый мальчуган и тоже поглядывал на нас с любопытством. Остальные трое детей, одетые в рванье, разглядывали цас со страхом. Совсем молодая женщина на горке одеял что-то шила.

Старик хитровато прищурил глаза.