Лукьян Горлецкий - Граница

— Здо́рово?! — восклицает старшина, хватая меня за руку.

— Еще бы! — с таким же восторгом отвечаю я.

— Смотрите дальше, — загадочно предупреждает старшина.

Постепенно звук падающей струи слабеет, и вот уже вода переливается через край.

Одноглазый Ворон тоже слышит это. Он чуть сдает бочку для разгона и одним махом берет подъем. Дальше он идет медленно, потом вдруг сворачивает с тропы и начинает щипать траву. С вышки раздается пронзительный свист. Ворон недовольно поднимает голову и нехотя возвращается на тропу.

— Видали, как он понимает наш пограничный язык? — говорит старшина.

Конь останавливается возле кухни и некоторое время терпеливо ждет. Потом он мордой поворачивает подвешенное к перекладине пожарное ведро и частыми ударами бьет по нему носом.

— Вызывает повара, — объясняет старшина. — «Иди, мол, бери воду. Сколько тебя можно ждать?»

Но повар не выходит. Тогда конь рысью обегает вокруг казармы. Из подпрыгивающей сзади бочки высоко взлетают изумрудные брызги. Когда Одноглазый Ворон делает третий круг, его наконец «замечают» и отводят к кухне.

— Вот так он каждый раз делает, чтобы не простаивать зря, — комментирует старшина.

Я улыбаюсь. А сам думаю, что и он, этот розоволицый, подтянутый старшина, скоро так же, как и я, будет тосковать вдали от границы по родной заставе, по товарищам своим, по Одноглазому Ворону…

…Вечером мы сидим со старшиной в каптерке. Он угощает меня табачком, радуется, что кончается срок службы и он скоро поедет домой. Я поддакиваю.

Старшина с жаром излагает свои планы на будущее, но вдруг осекается.

— А знаете, жалко все-таки расставаться с границей, — признается он. — Вот родным все стало… Даже Ворон.

Наступает долгая пауза.

— Интересно, кто же ему глаз выбил? — вдруг спрашивает старшина.

— Ворону? — Я внимательно смотрю на собеседника. — Это длинная история.

— Расскажите, — просит старшина.

— Ладно, — соглашаюсь я. — Только наберитесь терпения.

…Позади школа сержантского состава. Меня назначают командиром сабельного отделения. Как сейчас помню: принял я солдат и хожу по двору. Около наблюдательной вышки подзывает меня начальник заставы капитан Егоров.

— Я не сказал, — говорит он, — за вами закреплен конь Ворон. Не забудьте, а то скоро в наряд.

«Борон так Ворон, — думаю. — Какая разница? Все лошади на заставе хорошие». И поверьте, даже ни у кого не спросил, что это за Ворон? Другой бы побежал в конюшню, посмотрел коня, запомнил, где он стоит. А я ничего этого не сделал. Мне тогда не до Ворона было. Первый раз прибыл на Памир, столько впечатлений!

Я ехал на заставу такими обрывами, что голова шла кругом. А тут еще горные реки. Переправлялся через ревущий поток со страхом: вот-вот опрокинет меня и унесет вместе с лошадью.

Только ночью, собираясь в наряд, я наконец спросил у дежурного по заставе сержанта Хайдарова:

— Покажите, который Ворон?

— Ворон? Это вам его дали? — удивляется сержант.

— А что?

— Да так, — мнется он. — Вчера от него отказался один солдат.

— Что, плохой конь?

— Нет, конь хороший, но со странностями. Молодой он еще, месяц как прибыл на заставу.

— Какие же у него странности?

Хайдаров пожимает плечами.

— Говорят, что иногда не слушает всадника… Да вы не тревожьтесь, — тут же успокаивает он. — Ведь такие странности почти у каждого молодого коня есть.

Пошел я в конюшню. В темноте коня как следует не разглядел. Оседлал Ворона, и выехали мы на границу.

Едем вдоль границы, а я все думаю, какие же это странности у моего коня? Идет себе и идет. Нормальная лошадь… Спросил у солдата — не знает.

Впереди — речушка. Через нее переброшено бревно. Пешие наряды идут по бревну, а конные вброд. Речушка небольшая, опасности не представляет, но конь артачится. С трудом заставляю его войти в воду. Вдруг он шарахается назад. Я растерянно соскакиваю и стою по пояс в воде, а солдат смеется.

Обидно мне и стыдно перед солдатом. «Вот она какая, странность!» — думаю, выливая из сапога воду.

— Что же вы мне не сказали? — с досадой спрашиваю я солдата.

— Да у него всегда разные причуды, — отвечает тот. — Сержант Хайдаров с ним который месяц мучается!

Меня охватило чувство обиды. Подсунули негодного коня. Теперь хлебнешь с ним горя.

На другой день я пришел к начальнику заставы:

— Дайте другого коня, товарищ начальник.

Капитан покачал головой:

— Конь закреплен за вами. Воспитывайте его.

— Но зачем же мне плохая лошадь?

— А кто вам сказал, что она плохая? Это отличная лошадь. И вы, товарищ Гавриленко, с выводами не торопитесь. Вы еще не знаете Ворона. А когда узнаете получше, то, я уверен, никому ни за что его не отдадите.

Спорить было нельзя. Я только подумал: «Вот сами бы и ездили на нем», — а вслух сказал:

— Есть узнать получше, товарищ капитан!

Но в том, что капитан прав, я вскоре сам убедился.

Однажды я спешил в комендатуру на комсомольскую конференцию. Со мной ехали делегаты с других застав. Кони у всех как на подбор — крепкие, упитанные, так и рвутся вперед. По тропе полагается ехать шагом, и лишь местами мы пускаем их рысью. Только теперь я понял, в чем сила Ворона. У него необыкновенно крупная рысь. Он не трусит, не прыгает, как другие кони, а идет спокойно, размеренно, словно плывет по воздуху. Я был сзади, а через несколько минут оказался далеко впереди. Многие скачут галопом, пришпоривают коней, но догнать Ворона не могут.

Наконец я останавливаюсь. Меня обступают солдаты.

— Это не конь, а зверь! — восторгаются они с завистью и будто диковину рассматривают Ворона. — Как его зовут?

— Ворон! — с нескрываемой гордостью говорю я. И кличку «Ворон» произношу теперь по-новому.

Но хороший конь требует и хорошего всадника. А кавалерист из меня был, откровенно сказать, неважный.

Как-то на занятиях мы преодолевали препятствия. Ворон берет их изумительно красиво. Начальник заставы то и дело выкрикивает:

— Брать так, как младший сержант Гавриленко!

Я радуюсь, а потом замечаю, что капитан Егоров смотрит на меня довольно хмуро. Вечером он вызывает меня в канцелярию.

— Вы, — говорит, — совсем не умеете сидеть в седле. Когда конь идет на препятствие, задерживаете его, сбиваете; вас выручает Ворон. На другом коне вы бы ни одного препятствия не взяли.

Он поручает сержанту Хайдарову подучить меня, а то, мол, неудобно делать командиру отделения замечания перед строем.

Манеж, на который я раньше смотрел равнодушно, теперь становится моим излюбленным местом. Здесь я почти каждый день занимаюсь с Вороном. Иногда сам, а чаще с Хайдаровым — лучшим кавалеристом заставы. Он показывает мне, как посылать коня на препятствие, рубить клинком, садиться и соскакивать на ходу.