Алекс Бонд - Творцы грядущего [litres]

Подумать только, что во время этого полета могло что-нибудь сломаться. Что, если бы вдруг сломался шатун! Я слышал как-то о подобной катастрофе, когда громадный стальной брус прорезал кабину, как будто она была из картона. А то еще мог не выдержать рельс! Вон они тянутся перед нами далеко-далеко! Я видел теперь, как их делают, как, размягченным высокой температурой, им придавали надлежащую форму. Теперь они тоже блестели, но не своим собственным блеском, а холодным отблеском Луны, прямые, застывшие, направляющие грохочущее чудовище по пути, указанному человеком.

Но если бы вы знали, как дрожала машина на поворотах! Малейшая неровность пути десятикратно отзывалась на паровозе. Единственное, что мне оставалось делать, это цепляться за свою часть сиденья. У меня была только одна рука свободна потому, что другой я время от времени звонил. Я чувствовал сильную усталость от постоянного напряжения. Один раз я звонил без перерыва целые четверть часа!

Кочегар подошел ко мне и пощупал мои мускулы.

– Что вы скажете на то, чтобы переменить род занятий, молодой человек, а? – спросил он.

Я был готов на всякую перемену.

– Скажите пожалуйста, как же вы устраиваетесь, когда вы одни? Как вы можете звонить и подбрасывать уголь одновременно?

– Я звоню только тогда, когда мы проезжаем через предместье Питсбурга.

– А отчего же вы мне этого раньше не сказали?

– Я думал, что вы делаете это для моциона, – ответил он, разражаясь громким хохотом.

Я понял, что сделал глупость, и сердито бросил веревку. Со свободными руками я мог яснее отдавать себе отчет в новых ощущениях.

Интереснее всего было наблюдать, как предметы вдруг появлялись перед нами из темноты. Размер их увеличивался с ужасающей быстротой. Земля, казалось, скользила у нас из-под ног, я не мог вполне отделаться от ощущения, как будто я сам соскальзываю вперед, и инстинктивно прижимался к задней стене кабинки.

Но еще удивительнее были ощущения на поворотах. Казалось, что дорога вдруг обрывается и что мы должны упасть сейчас в какую-то зияющую бездну, но паровоз поворачивал и, встряхнувшись, опять несся вдаль.

Я не мог отделаться от мысли об опасности, которая на каждом шагу подстерегает сидящих на паровозе.

Только невозмутимый вид машиниста, серьезно и внимательно исполняющего свое дело, успокоительно действовал на меня. Сигнальные крики его и такие же ответы кочегара свидетельствовали о том, что оба были начеку.

На одном из поворотов я увидел впереди два красных огня.

– В порядке! – раздался сейчас же монотонный возглас.

– Нет! Опасность! – заорал я во всю силу своих легких. – Красный фонарь, два фонаря! Разве вы не видите? Вам не видно? Мы доедем до них через минуту!

Но в это время мы миновали красные огни, и я увидел, что это был хвост товарного поезда на запасном пути.

Я упал на сиденье весь в поту, решив с этой минуты предоставить все дело машинисту. Он не обратил ни малейшего внимания на мой крик.

Время от времени он выпускал пар, чтобы проверить водомерный кран или привести в действие тормоза на крутых поворотах. И вдруг отчаянный шум поднимал все мои волосы дыбом.

Это был наш собственный свисток.

Внимательный машинист замечал кого-нибудь на пути и предупреждал о своем приближении.

Если свисток производил такое же действие на пешехода на пути, какое он производил на меня, я думаю, что он в одно мгновение должен был исчезнуть с нашей дороги.

В одном месте мне показалось, что мы несемся прямо на какую-то гору. На первый взгляд, в ней не было пробито хода для нас, но вскоре я заметил черную пасть туннеля.

Машинист повернул какой-то рычаг – это был способ выпускать пар – и сейчас же заскрипели тормоза, поезд убавил ход. Кочегар слегка приоткрыл дверь топки и сел около меня. Прибавлять угля в топку во время прохода через туннель не полагалось, потому что вырывающийся из трубы дым портил воздух туннеля.

Через минуту мы влетели в открытую пасть туннеля и погрузились в непроницаемый мрак. Единственный свет давал нам небольшой фонарь, наполовину закрытый колпачком и бросающий свет на всевозможные клапаны и рычаги. Наш передний рефлектор освещал стены туннеля и небольшую часть пути впереди паровоза. Грохот стоял такой, что я боялся, что мои уши не выдержат, и я оглохну.

Туннель был длиной в треть мили. Мне казалось, что мы не могли пробыть в нем дольше ни одной минуты, и я вздохнул с глубоким облегчением, когда мы очутились по ту сторону горы снова в лунном свете.

Кочегар сейчас же соскочил со своего сиденья и подбросил угля в топку, а машинист открыл клапан, чтобы ускорить ход.

Мы неслись мимо рядов товарных вагонов, среди целого моря огней. Мне казалось, что машинист потерял рассудок: с такой быстротой мчался он через этот лабиринт.

Мы проехали через Джонстаун – город, который был дважды разрушен наводнением. Он лежал теперь спокойно в своей роковой долине, эхо которой многократно повторяло грохот нашего поезда.

Скоро начался знаменитый подъем на Аллеганские горы. Больше двадцати миль крутых подъемов и крутых поворотов к вершине горы. И как же работал теперь кочегар! Я не знал до этой поры, какое важное лицо был кочегар. У него не было ни минуты покоя в продолжение всего подъема. Он почти все время подбрасывал уголь в ненасытное чрево чудовища. Но он не забывал и сигналов. Он, казалось, точно знал, где они находились. И всегда находил минуту, чтобы высунуться из окна, поймать сигнал, крикнуть машинисту, а потом снова принимался за работу.

Я уверен, что пассажиры, спокойно спящие в вагонах, если и думали когда-нибудь о машинисте, который бодрствовал на своем посту, охраняя их безопасность, наверное не уделили ни одной мысли кочегару, который был не менее бдителен, да при этом еще отдавал столько сил для того, чтобы удовлетворить голод ненасытного чудовища-паровоза.

Мы тянули за собой большой груз. Если бы кочегар зазевался, у поезда могло бы не хватить сил втащить его за собой на такой крутой подъем. В большинстве случаев на крутых подъемах прицепляют второй локомотив.

Наконец трудолюбивый кочегар отбросил свою лопату, отворил слегка дверцу топки и сел рядом со мной.

Железный путь устал бежать извилинами по горе и устремился внутрь ее; поезд последовал вслед за ним. Этот туннель был такой же длины, как и первый.

Когда мы вышли из него, то оказались на берегу Атлантического океана. Перед нами лежал отлогий спуск. Вид был очень живописный, в особенности, когда мы несколько минут спустя въехали на знаменитый поворот, известный под названием «подковы».

Дорога огибала с трех сторон водохранилище города Альтоны. На другой стороне «подковы» виднелся поезд, идущий в гору нам навстречу. Там кочегар изо всех сил топил свою машину, потому что из трубы вырывался дым огромными клубами, красиво освещенными из поминутно открывающейся топки. В следующую минуту мы обогнули поворот и встретились с этим поездом.