Генри Хаггард - Рассвет

— Любой удар наносит Бог, Анжела, поэтому религия и духовные теории, в которые вы верите, принесут вам утешение. Скорее всего, это вообще скрытое благословение — со временем вы даже научитесь быть благодарной за произошедшее.

Леди Беллами переиграла. Эти слова прозвучали фальшиво, они рассердили мистера Фрейзера; однако гораздо сильнее они подействовали на истерзанные нервы Анжелы. Бледные щеки девушки вспыхнули, она повернулась и заговорила, но в ее лице и голосе не было гнева — ничего, кроме печали, кроме величественной и непостижимой любви, затаившейся в глубине ее души. Только глаза казались такими же незрячими, как у лунатика, который ходит во сне.

— Это его почерк

— Когда настанет твой час ужасной беды — а он настанет — моли Бога, чтобы никто не насмехался над тобой так, как ты сейчас смеешься надо мной.

С этими словами она неловко повернулась и медленно вышла из комнаты, слепо нащупывая дорогу.

Ее последние слова сильно задели победительницу. Кто может сказать, какой скрытой струны они коснулись или какое предчувствие беды они пробудили? Однако правда была в том, что они едва не заставили леди Беллами упасть. Вцепившись в каминную полку, она хватала ртом воздух, потом, немного придя в себя, сказала:

— Слава Богу, все кончено.

Мистер Фрейзер едва ли заметил этот последний инцидент. Он был так ошеломлен при виде агонии Анжелы, что закрыл лицо руками. Когда он снова отнял их, леди Беллами уже не было в комнате, он остался один.

С того ужасного Рождества прошло три месяца. Анжела была убита горем и после первого приступа отчаяния обратилась к единственному оставшемуся у нее утешению. Оно было не от мира сего.

Она не сомневалась более в правдивости ужасных известий, которые принесла ей леди Беллами, и если в ее душе и возникало сомнение, то взгляд на кольцо и письмо подавлял его. Не было у нее ни мозговой лихорадки, ни какой-либо другой болезни; ее молодое и здоровое тело было слишком прочной крепостью, чтобы печаль могла сломить ее физически. Это было одним из немногих чудес, спасавших ее в несчастье. Горе обрушилось и раздавило ее, но жизнь продолжалась почти так же, как и прежде. Солнце всей ее жизни закатилось, и все же физически она не пострадала. Ей было невыносимо думать, что Артур мертв, но еще больнее было то, что она не умерла вслед за ним. О! Как бы она была рада умереть, ведь смерть стала вратами, через которые ей предстояло пройти, чтобы добраться до своего возлюбленного.

Однако Анжеле, так долго жившей в одиночестве и размышлявшей так много и глубоко о величайших тайнах нашего бытия, было дано воспарить к высотам благородной и истинной веры. Для нее, обладавшей глубиной и непорочной силой ума, небеса были живыми и обитаемыми, в отличие от туманных и формализованных абстракций, которыми по большей части удовлетворяемся мы; там Артур и ее мать ждали, чтобы приветствовать ее, и там великий свет Бога должен был осиять их всех. Она возненавидела свою физическую жизнь, тупой барьер плоти, который стоял между ней и ее вечной жизнью. Она все еще ела и пила достаточно, чтобы поддерживать тело, все еще одевалась с той же безупречной опрятностью, как и прежде, все еще жила, короче говоря, так, как будто Артур не умер, и свет и краски не исчезли из ее мира.

Однажды — это было в марте — она сидела в кабинете мистера Фрейзера и читала Шекспира, подаренного ей Артуром, стараясь среди описания чужих горестей забыть о своих собственных. Однако попытка оказалась безуспешной; она не могла сосредоточиться, ее мысли постоянно блуждали в пространстве в поисках Артура.

Она была одета во все черное; с того дня, как она узнала, что ее возлюбленный умер, она не носила никаких других цветов; когда она смотрела, лениво сложив руки перед собой, на падающий снег и потоки дождя, мистер Фрейзер думал, что никогда не видел статуи, картины или живой женщины такой немыслимой и величественной красоты. То была красота бессмертия. Отблеск высших сфер, иногда снисходивший на нее с самого детства, теперь постоянно сиял на ее лице, и при виде грешных людей ее глаза казались почти ужасными в своем торжественном спокойствии и чистоте. Теперь она улыбалась редко, а когда улыбалась, то сияние разгоралось в ее серых глазах; казалось, черты ее лица при этом почти не двигались.

— О чем вы думаете, Анжела?

— Я думаю, мистер Фрейзер, что со дня смерти Артура прошло всего четырнадцать недель, и весьма вероятно, что я проживу еще сорок или пятьдесят лет, прежде чем увижу его. Мне всего двадцать один год, и я такая сильная… Даже этот удар не убил меня.

— Почему вы хотите умереть?

— Потому что вся красота и свет исчезли из моей жизни; потому что я предпочитаю довериться Богу, а не жалким милостям мира; потому что он там, а я здесь, и я устала ждать нашей встречи.

— Неужели вы не боитесь смерти?

— Я никогда ее не боялась и менее всего боюсь ее сейчас. Даже самая настоящая трусиха не отступит, если мужчина, которого она любит, ждет ее. А я не трусиха, и если бы мне сказали, что я должна умереть в течение часа, я сказала бы только: «Как прекрасны на горах стопы Того, кто несет благую весть, кто возвещает мир». Разве вы не понимаете меня? Если бы вся ваша жизнь и душа были заключены в одном человеке, а он умер, разве вы не стремились бы к нему?

Мистер Фрейзер некоторое время ничего не отвечал, но, в свою очередь, смотрел на падающий снег, не более безупречно чистый, чем эта женщина, которая умела любить такой божественной любовью. Наконец он заговорил.

— Анжела, знаете ли вы, что так говорить нельзя? Вы не имеете права противиться воле Всевышнего. В своей мудрости Он ведет людей к высшим целям, одним из инструментов которых являетесь и вы. Кто вы такая, чтобы бунтовать против Его воли?

— Я никто — не крупица, не атом, не перышко, несомое ветром; но что же мне делать со своей жизнью, чем занять все грядущие годы?

— С вашими способностями на этот вопрос легко ответить. Работайте, пишите, займите то место в науке или литературе, к которому я вас готовил. Для вас слава и богатство таятся в чернильнице; ваш ум — это золотой ключ, который откроет вашему взору все, что стоит увидеть в этом мире, и проведет вас в самые благословенные его места. Вы можете стать знаменитой женщиной, Анжела.

Она печально повернулась к нему.

— У меня были такие мысли; ради Артура я хотела сделать что-то великое; правда, я даже составила план… Но, мистер Фрейзер, как и многие другие, потеряв свою любовь, я потеряла и свое честолюбие; и то, и другое похоронено в его могиле. Мне больше не на что работать; мне не нужны ни слава, ни деньги для себя, они были бы ценны только для того, чтобы отдать их ему . В двадцать один год я, кажется, покончила с наградами и наказаниями этого мира, с его проигрышами и призами, с его удовольствиями и желаниями — еще до того, как узнала, что они такое. Мои надежды так же тусклы и свинцово-серы, как это небо, и все же солнце по-прежнему светит за тучами. Да, это моя единственная надежда, солнце за тучами, хотя мы его и не видим. Не говорите мне о честолюбии, мистер Фрейзер. Я сломлена духом, и единственное мое стремление — это покой, покой, который Он дает своим возлюбленным…