Генри Хаггард - Рассвет

Предчувствия, без сомнения, есть глупый предрассудок — и все же в то самое время, когда Анжела говорила о своих предчувствиях с мистером Фрейзером, в дальнем кабинете поместья Айлворт происходил разговор, который вполне мог подтвердить и оправдать их. Огонь в камине был единственным источником света в комнате, и возле него, разговаривая очень тихо, то освещаемые яркими сполохами, то таившиеся в тени, собрались Джордж Каресфут, сэр Джон и леди Беллами. По выражению сильного интереса, почти возбуждения на их лицах было видно, что они говорят о чем-то очень важном.

Сэр Джон, как обычно, сидел на самом краешке стула, потирая сухие ручки и время от времени бросая короткие и едкие замечания, но весел он уже не был; более того, он был явно не в своей тарелке. Джордж, с взъерошенными рыжими волосами и вытянутыми к огню длинными руками и ногами, почти ничего не говорил, но то и дело впивался своими маленькими, налитыми кровью глазами в лица своих спутников и лишь изредка странно хихикал. Однако душой этого шабаша, вполне очевидно, была леди Беллами. Она стояла и энергично излагала какой-то план, огромные зрачки ее глаз расширялись и сужались, и нечестивое пламя горело в них.

— Значит, решено, — сказала она, наконец.

Джордж кивнул, Беллами промолчал.

— Я полагаю, что молчание — знак согласия. Очень хорошо — значит, завтра я предприму первый шаг. Я не люблю Анжелу Каресфут, но, честное слово, мне будет жаль ее, не пройдет и двадцати четырех часов. Она сделана из слишком ценного материала, чтобы продавать ее в руки, подобные вашим, Джордж Каресфут.

Джордж угрожающе посмотрел на нее, но ничего не сказал.

— Я много раз убеждала вас отказаться от этого предприятия; теперь я больше не настаиваю — дело почти сделано, вскоре оно воплотится в жизнь. Я уже давно говорила вам, что это ужаснейшее зло и что ничего, кроме зла, из этого не выйдет. Не говорите после, что я вас не предупреждала.

— Прекратите эту дьявольскую болтовню! — прорычал Джордж.

— Дьявольская болтовня? Верно подмечено, Джордж, потому что я говорю о дьявольском деле. А теперь слушайте, ибо я пророчествую вам. Проклятие падет на этот дом и всё, что в нем находится. Хотите ли вы увидеть знак, что я говорю правду? Тогда подождите…

Она стояла, протянув вперед руку, и в тусклом свете очага казалась какой-то языческой принцессой, призывающей к кровавому жертвоприношению своим богам. Ее пророчество ужаснуло слушателей, и, повинуясь общему порыву, они вскочили и отшатнулись от нее.

В этот момент произошло нечто странное. Порыв ветра, пробравшийся откуда-то из задней части дома, распахнул дверь комнаты, в которой они находились, и влетел, хлопая холодными крыльями. В следующую секунду в другом конце комнаты раздался страшный грохот. Джордж побледнел как полотно и опустился в кресло, слабо бормоча ругательства. Беллами издал что-то вроде вопля ужаса и, прижавшись к жене, чуть не упал в огонь, пытаясь спрятаться за ней. Одна только леди Беллами, стоя прямо и бесстрашно, громко рассмеялась.

— Итак, храбрые заговорщики против беззащитной девушки, зажгите свечу, потому что здесь темно, как в склепе, и давайте посмотрим, что же случилось. Я же говорила, что будет явлен знак.

После нескольких попыток Джорджу удалось сделать то, что она ему велела, и он дрожащей рукой поднял свечу.

— Фу, глупость, — сказал она, — картина упала, вот и все.

Джордж подошел, чтобы взглянуть на картину — и одарил сообщников еще одним набором проклятий. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это большая картина, которую он сам несколько лет назад нарисовал: на ней был изображен Айлворт, а на переднем плане стояли они втроем. Рама была разбита вдребезги, и полотно вырвано в результате падения на прекрасную мраморную статую Андромеды, прикованной к скале и ожидающей своей участи с выражением мучительного ужаса в глазах.

— Предзнаменование, вполне ясное предзнаменование, — сказала леди Беллами с одной из своих мрачных улыбок. — Айлворт и мы сами погибли, разбившись о мраморную девушку, которая невредимой поднимается из-под обломков. А, Джон? Каково?

— Не прикасайся ко мне, ведьма, — пролепетал сэр Джон, дрожа от страха. — Ты, верно, само воплощение Сатаны.

— Странный комплимент, даже для мужа.

— Может быть, и так, но я знаю твои темные пути, по которым ты следуешь за своим хозяином… говорю вам обоим: я покончу с этим делом. Не хочу больше иметь с ним ничего общего. Даже знать о нем не хочу!

— Вы слышите, что он говорит? — сказала леди Беллами Джорджу. — Джон не любит предзнаменований. В последний раз спрашиваю: вы сдаетесь или продолжите?

— Я не могу отказаться от нее, не могу, это убьет меня! — отвечал Джордж, ломая руки. — По этой тропинке меня гонит сам дьявол.

— Не сомневаюсь, — бросил сэр Джон, который, стуча зубами, смотрел на разбитую картину, и глаза его чуть не вылезали из орбит, — но на вашем месте я бы заставил его вести меня чуть менее извилистым путем.

— Вы оба — жалкие создания, — сказала леди Беллами, — но решено: мы идем дальше.

— Fiat justitia ruat caelum [12] Пусть правосудие свершится, даже если рухнут небеса (лат.). , — сказал сэр Джон, который немного знал латынь и, как ни был напуган, не мог удержаться от искушения произнести афоризм.

Он побледнел как полотно и опустился в кресло

Беллами ушли, оставив Джорджа в одиночестве созерцать искаженное ужасом лицо обнаженной мраморной девы, чьи глаза, казалось, смотрели на останки его картины.

На следующее утро, в день Рождества, леди Беллами отправилась в церковь, как и подобает доброй христианке, и выслушала Божественную весть о мире на земле и благоволении к людям. Так же, впрочем, поступили и Джордж, и Анжела. После церкви леди Беллами поехала домой обедать, но у нее не было настроения есть в одиночестве, поэтому она встала из-за стола и приказала подать коляску через полчаса.

Анжела и мистер Фрейзер после службы также отправились на рождественский обед. Меланхолия Анжелы до некоторой степени растаяла под благотворным влиянием духа Рождества, и ее ум успокоился от слов проповеди о мире и вечной любви, которые она услышала сегодня утром; во всяком случае, на какое-то время она забыла о своих дурных предчувствиях. Непривычное великолепие обеда тоже отвлекло ее внимание, так как она вообще легко увлекалась подобными вещами. В целом девушка пришла в куда более приятное расположение духа, чем накануне вечером, и была склонна предаваться приятной беседе с мистером Фрейзером на различные темы, в основном касавшиеся классики и Артуровского цикла. Она расколола для своего наставника несколько орехов, собственноручно собранных этой осенью и специально сохраняемых на влажном войлоке в кувшине, и уже собиралась удобно устроиться в кресле у камина, как вдруг побледнела и замерла.